Служащий криминальной полиции - [49]

Было без пяти два. Харьюнпя находился в кабинете Норри. Он сидел на табуретке, чистил распрямленной скрепкой у себя под ногтями и ждал, когда зазвонит телефон. Собственно, он не мог бы сказать, чьего звонка он ждет и что это должен быть за звонок, но когда обрывались нити расследования, то всякого рода внешние наводки, в том числе телефонные звонки, становились особенно важными для отделения. Норри обедал в столовой, Монтонен в городе опрашивал своих «дружков» из числа мелких преступников, а Хярьконен и Тупала находились в квартире на Маннерхейминтие, которую они уже трижды осматривали.

Настроение у Харьюнпя было так себе. Он не испытывал ублаготворения, но и не был слишком подавлен, а так — пребывал где-то на уровне унылой озабоченности. К этому следует добавить чувство вины, потому что вначале он ведь был настроен против этого дела и проявил безразличие, в связи с чем и чувствовал сейчас себя хотя бы частично виноватым в тупиковом состоянии расследования. Да и домой все это время он заскакивал лишь на несколько часов ночью, так что практически он общался с семьей только полчаса утром, причем полусонный, в спешке. Харьюнпя чистил ногти и удивлялся, откуда под ними берется грязь. А еще он думал — хоть бы дело наконец сдвинулось с мертвой точки, хоть бы довести его поскорей до конца. И тогда жизнь снова вошла бы в свой привычный ритм.

Зазвонил телефон. Харьюнпя вздрогнул. Отбросив скрепку, он кинулся к аппарату.

— Телефон комиссара Норри — Харьюнпя...

— Узнаю. Привет. Это Тьюрин из Цэ-у-пэ...[22].

— Привет, привет.

— А самого нет на месте?

— Нету. Он только что пошел есть, — ответил Харьюнпя.

— Ах вот как... А ты принимал участие в расследовании дела на Маннерхейминтие?

— Да, да, конечно, — с мгновенно пробудившимся интересом откликнулся Харьюнпя. Тьюрин был специалистом по отпечаткам пальцев в Центральной уголовной полиции, возможно, даже самым видным в Скандинавии, и Харьюнпя только сейчас вспомнил, что Норри отправил все вещи из квартиры Континена прямо к нему.

— Скажи, а что, это дело по-прежнему не просвечивается?

— Да, можно так сказать...

— Ну тогда садись покрепче на стул. Но не особенно ликуй; у меня пока нет для тебя камня мудрости, как и возможности выдать с ходу убийцу.

— Ну, ну, — заторопил Харьюнпя охрипшим от нетерпения голосом и схватился за ручку.

— Так вот. От бутылок и стаканов толку никакого — они были слишком перепачканы вином. Кое-какие смазанные следы есть, но их невозможно даже определить, не говоря уже о том, чтобы идентифицировать. И все же. Там на кухне была сковорода?

— Да, была...

— И там же — столовая ложка?

— Да, да.

— Ну так с той ложки я снял один отпечаток. Он достаточно четок. В общем — ясный отпечаток пальца. На нем хорошо различимы две дельты и две петли, следовательно, это пятерка, боковой карман... И... погоди немножко... да, точка трассирования вписывается в правое положение по отношению к внешнему терминусу. Что ты об этом скажешь?

— Ну да! Что ж, это, пожалуй, здорово... Чертовски здорово!

— Да! След-то хороший, но у вас же нет никого на подозрении. С чем его идентифицировать?

— Ах да...

— Вот-вот. Ты же знаешь, что нам необходимо иметь два отпечатка, чтобы достоверно установить их обладателя. Ну?

— Да, но ведь кто-то еще может быть задержан по этому делу, — пробормотал разочарованно Харьюнпя.

— Ты так полагаешь? Могу еще сказать, что этот отпечаток был на ручке ложки с внешней стороны. Ну что ты на это скажешь?

— Да я...

— Представь себе, что ты держишь ложку в руке.

— Да...

— Ну, так это наверняка отпечаток большого пальца. А?

— Да, черт возьми, так...

— Ну, ну. Могу и еще сказать кое-что — это, правда, лишь моя догадка, она может и не подтвердиться — ну, скорей всего это отпечаток той женщины. Палец относительно узкий и изящный.

— Брось...

— Да. Ну так какой же вывод мы отсюда сделаем?

— Мда...

— Конечно, что эти сведения заметно ограничивают круг людей, к которому может относиться преступник. Кроме того, есть по крайней мере теоретическая возможность откопать владельца отпечатков по картотеке. Правда, для такой работенки нужно подыскать какого-нибудь ненормального: хотя в картотеке женщин намного меньше, чем мужчин, однако их отпечатков там все-таки сотни тысяч и даже миллионы.

— Да, это так.

— Ну, так вот. Скажу тебе, что я намерен стать тем самым ненормальным, который попытается отыскать эти отпечатки, если, конечно, мне окажут помощь людьми и если вы очень мило попросите меня об этом.

— Да. Это было бы...

— Ну, конечно. Хорошо, я попытаюсь. Но учтите, что это может продлиться час, неделю, месяц или полгода. Кроме того, вся эта затея может пойти и насмарку, если та баба вообще не занесена в картотеку, а может и оказаться, что это мужские отпечатки. Хе-хе. Но я попытаюсь. Послушай, попроси, чтобы Норри позвонил мне, я хотел бы закрепить это дело у него самого. Ну?

— О’кей... и спасибо тебе...

Харьюнпя опустил трубку. Она выскользнула из его вспотевшей ладони. Он был до крайности возбужден. Новость воодушевила его, и он уже сделал два-три шага к двери, чтобы пойти в столовую и рассказать обо всем Норри, однако, поразмыслив немного, решил остаться у телефона. Трапеза была для Норри священнодействием, нарушить которое было бы святотатством, а кроме того, он не одобрял привнесение эмоций в работу, когда его подчиненные принимались говорить так быстро, что их не всегда можно было понять. И все же Харьюнпя не сиделось на месте — он ходил по комнате из угла в угол, дожидаясь начальника.