Слушать - [7]

Он улыбнулся и поманил ее к себе. Она пошла, изучив столы на предмет чего-то, на чем она смогла бы писать. Но затем она заметила, что у него уже была тетрадь, которую он положил на поручень рядом с окном, а за его ухом была ручка.

Она встала рядом с ним и притронулась пальцами к его подбородку, чтобы повернуть его голову. Она хотела узнать какой имплантат он выбрал. Красные чернила на его виске разочаровали ее. Она надеялась, что их пути пересекутся в будущем, но раз он выбрал жизненные песни, следующие два года у него будут другие уроки, да и потом они будут работать в разных местах.

Он написал что-то на бумаге.

Что подтолкнуло тебя к этому выбору?

Она вздохнула и взяла у него ручку. Она несколько секунд помедлила, держа ручку над листком, а затем зачеркнула написанное и начала сначала. Через несколько зачеркиваний она добилась желаемого ответа: «Жизнь — это что-то, что мы уже понимаем. Смерть — тайна».

Он кивнул, выглядя впечатленным, и написал: «Я слышал, что умирающие отвратительно себя ведут со Слушающими. У Хорнби шрам над бровью из-за того, что один из ее клиентов швырнул в нее будильник».

Дарья засмеялась и потянулась к тетради, чтобы написать ответ.

Так вот почему ты выбрал жизнь? Знаешь, ты мог бы просто носить шлем.

Он покачал головой.

Нет. Я просто хотел… Люди не радуются жизни так, как раньше. А мне кажется, что должны бы.

Она кивнула и оперлась локтями о поручень. Он сделал так же. Рядом, их руки были такими же различными, как и выбранные ими дороги — его были бледными, усеянными веснушками и длинными, а ее были коричневыми и короткими.

Огни ночного города были прекрасны: свет исходил из окон далеких офисов и с крыш высоких зданий. Это было похоже на рождественские лампочки, которые повесил ее отец, потому что ему нравилось, как они выглядят, хотя включал он их не больше чем на час в день, чтобы экономить электричество. Но у этих огоньков ограничений не было — они будут там всю ночь, если будет достаточно темно, чтобы увидеть их.

Кристофер снова писал в тетради.

Ты кого-нибудь уже слушала?

Она покачала головой в ответ.

Он прикусил губу и написал: «Ты будешь не против, если я послушаю тебя?»

Дарья заколебалась. Слушающие и раньше слышали ее жизненную песню, но этот случай был другим. Для него это будет впервые, и хотел ли он, чтобы это была она? Она сомневалась, что он смотрел на это в таком свете, но таково было ее мнение.

«Ты можешь отказаться. Просто я хочу, чтобы это был кто-нибудь знакомый, а не тот, кто встретится мне первым по дороге из больницы», — написал он.

Он верно подметил. Она будет первой, но первой из многих. Она взяла ручку и написала: «Давай».

Он медленно снял наушники, чтобы не зацепить разрез. Она повернулась к нему лицом, хотя знала, что от этого ему легче не станет. Он несколько секунд стоял, зажав шумоподавители в руках, хмурясь и щурясь, пытаясь понять эти новые звуки в своей голове.

А потом, через несколько секунд, он перестал щуриться и хмуриться. Его лицо успокоилось, а рот сам по себе раскрылся. Дарья передвинулась, держась за поручень одной рукой, чувствуя себя не комфортно под его пристальным взглядом. А он продолжал таращиться. Его глаза, обычно такие вежливые, были широко раскрыты и направлены на нее. Взгляд на нее давил и, в конце концов она посмотрела в ответ.

Сделав это, она увидела слезинку на его ресницах. Он стер ее обратной стороной ладони и снова надел наушники.

Он что, не хотел больше ее слышать? Это ранило его?

Его взгляд блуждал: он смотрел то на свою обувь, то на поручень, на что угодно, кроме нее. После того, как она разрешила ему себя услышать, после того, как она доверила ему эту часть себя, он ничего не хотел ей сказать, даже не мог на нее посмотреть?

Она вернула ему тетрадку и ручку и ушла, не написав ни слова.

Дарья долго блуждала по коридорам госпиталя, по большей части не имея ни малейшего понятия где находится. Она прошла через кафетерий, и атриум с множеством растений в больших глиняных горшках, и гектический коридор с каталками вдоль стен. В два часа ночи она поняла, что находится в коридоре, в котором все номера начинались на 31. Вздохнув, она шла, пока не нашла палату номер 3128, а затем заглянула через окошко рядом с дверью.

Ее мать, с теперь уже жидкими рыжими волосами и желтоватой кожей, лежала в кровати, подключенная к капельнице и нескольким мониторам. Кали сидела рядом с ней и крепко спала, положив голову на край матраса. К стене был прислонен чехол от скрипки. Наверное, на случай, если Дарья изменит свое решение.

Не в первый раз Дарье захотелось понять почему Кали была так привязана к их матери. Отец сказал ей как-то, что мать начала пить через два года после ее рождения, когда Кали было уже семь. Насколько знала Кали, не было чего — нибудь способного к этому подтолкнуть — ни больших потерь, ни смертей, ни ссор — но мать страдала от напряженного мира больше других. И это ее сломило.

Наверное, эта история была грустной, но Дарья не испытывала особого сочувствия. Мир в эти дни был ужасающим для всех, но они все равно вставали, одевались, шли на работу, держались вместе со своими родными.