Слуги государевы. Курьер из Стамбула - [4]
— Ну и хорошо. Язык надо держать за зубами. В прошлом годе, как сын у тебя родился, ты всем трезвонил, что в честь наследника царского нарек его?
— Всем-не всем, но говорил, — пожал плечами брат младший.
— Вот то-то! Забудь теперь об имени этом. Государев преступник он оказался. Сам Петр Алексеевич и порешил его.
— Господи! — перекрестился Иван Андреевич. — Рази так можно? Сына-то родного?
— Все можно, — жестко отрезал старший, — если дело государево. Да с прямой изменой связано. Не нашего ума это…
— Так что ж теперь? И сына звать Алексеем нельзя? Ведь крещен так! Не перекрестишь. Имя-то един раз дается, только, в монашество уходя, люди имена меняют. Младенца же не постригают.
— Знаю. Жаль, что не поменять. Но вспоминать, почему так назвали, — не след. Это ты крепко запомни и жене своей строго накажи.
— Как скажешь.
— Да не как скажешь, а сам понимать должен, — разозлился Яков не на шутку. — Приказ Преображенский никто не отменял. Я тебе другое еще поведаю. Сродственники наши, братья двоюродные — Авраам, Исаак и Федор Веселовские, сыновья отцова брата Павла, слыхал про них?
— Да откуда, в глуши этакой.
— Так вот, слушай! — Яков даже оглянулся, нет ли кого лишнего рядом, и, приблизившись прямо к уху Ивана, обдавая его запахом духов, зашептал. — Все трое состояли в службе по Посольскому приказу. Авраам был в цесарском королевстве, а Федор в аглицком. Эти двое замешаны в деле царевича казненного. Оба отказались возвращаться в Россию. Плахи боятся. Потому наша фамилия сейчас не в чести. Понял? Сидеть надо тихо, как мыши.
— Господи, — перекрестился Иван Андреевич. — Что за напасть такая? А ты-то по-прежнему при Светлейшем Князе обитаешься?
— По-прежнему. Только, знаешь, когда хворосту много в костер набросают, то не горит сначала, дымок один лишь идет. А ветер дунет — так займется, что не отскочишь вовремя — дотла себя спалишь.
— Не пойму я, брат, не разумею, что мыслишь!
— А то мыслю, — снова обозлился Яков, — что огня надо беречься. А хворост — это людишки наши. Сами сгорят и за собой еще утянуть могут.
— А Светлейший?
— Ну что Светлейший? Сам вертится, как на сковородке. Почитай, с одиннадцатого года непрерывно под следствием находится.
— За что его-то?
— Известно за что! В казнокрадстве винят.
— А он?
— Помалкивай ты лучше, брат! Не говорят вслух о таких вещах. Государь уж сколь раз его и дубиной охаживал, и деньги заставлял в казну возвращать… Одно спасает — удача воинская Светлейшего, ум изворотливый да и то, что царь привык к своему любимцу. Отлупит, но прощает. А Александр Данилович, если шкуру спасать надо будет, ни перед чем не остановится. Потому и за фамилию нашу я опасаюсь. Кто мы-то? Хворост! Вот то-то, брат.
— Да-а, Яша, страшные вещи ты порассказал. — Покачал головой Иван Андреевич. — Как жить-то дальше, ума не приложу.
— Да живи как живешь. — Поморщился старший, словно зуб заныл. — Расти сына, хозяйствуй да язык держи за зубами. Сам помалкивай, а других слушай. И еще вот что… Ты половину оброка, что раньше мне присылал… больше этого не делай. Продавай, а вырученные деньги складывай. Пусть лежат до времени. А я скажу там, при дворе Светлейшего, что разорился брат, и связи с ним я теперь не имею. Кстати, ты учти, что не зря я тебе деревеньку-то эту чухонскую присмотрел да вовремя урвал у Светлейшего. Подати все здесь по свейскому уложению старому сбираются. Заметил, небось? То-то. Все легче.
— Да земля-то, братец, знаешь какая тут? Камень на камне. Пока поле крестьяне обработают — семь потов сойдет. Да и заморозки ранние урожай сильно губят. Одно спасение — травы здесь хорошие, скотина добрая, накормленная, оттого молоком богатая. Куры с гусями, опять же. Грибы да ягоды в лесу. Рыбы в озере много. А вот с хлебушком тяжело!
— Ладно-ладно, ты не прибедняйся! Знал бы, какой на Руси правеж стоит, когда подати сбирают. Стоном земля стонет. Мужиков насмерть запарывают. Государю армию содержать надобно. А у тебя здесь все по-Божески.
— Ну, все понял? Брат поднялся. — Для тебя да для семьи твоей стараюсь. Цени! Поступай, как сказано было. Теперь зови, потчуй брата. Откушаю и назад, в Петербург.
Так и уехал Яков Веселовский, посеяв страх перед тем неведомым и непостижимым для умов, живущих в Хийтоле. Что ж творилось в том далеком и страшном Петербурге?
Рос Алеша в любви материнской. Пока совсем маленьким был, гулял во дворе усадьбы родительской или с матушкой сиживал на берегу речки. А как подрос, то на Ладогу бегать смотреть полюбил. Огромное озеро, недаром морем его старожилы называли. Манило оно отрока. Часами мог сидеть, любоваться бесконечностью глади да мощью стихии. Рыбаков расспрашивал местных, когда возвращались они с промысла. Каково оно там? В море Ладожском? И, раскрыв рот от изумления, слушал их сказки про шторма и опасности, про путь дальний, через Свирь да Онегу, к Студеному Морю-Окияну. Про острова дальние, Грумангом прозванными, русскими поморами с Архангельска и Мезени освоенными. Про льды и торосы, да медведей-ушкуев огромных, цвета снежного белого. Про страны неведомые, до коих, ежели Господь сподобит да Никола Угодник заступится, можно по морю добраться.
Кто они — слуги Государевы? Это офицеры великой армии Петра. Армии, прошедшей через все горнила Великой Северной войны, испившей всю горечь первых поражений и заслужившей фанфары победы в свою честь при Полтаве. Русские офицеры — сыны дворянские Петр Суздальцев и Андрей Сафонов, их воспитатель, старый солдат Афанасий Хлопов, шотландец, профессиональный ландскнехт Дуглас МакКорин, отвоевавший всю жизнь в разных армиях, но признавший, что ему нигде так не было хорошо, как с русскими, — вот те, кто образовал костяк новой армии Петра.
«Время греха» — роман о человеческом бытие и деньгах — религии нашего общества, загоняющей всех в глухой тупик безысходности. Сужение ментального пространства смертельно опасно, прежде всего, для женщин, ибо им по природе своей более консервативным, труднее всех вырваться из сжимающих сознание тисков тоталитарной секты нового Вавилона — царства сумрака, вырождения, мерзости, отступничества, разврата, упадка и запустения.
В российской военной историографии «южное» направление всегда довлело над «северным». Между тем, по своей продолжительности войны Руси — России со Швецией превосходят все конфликты с другими неприятелями. Автор книги использовал немало источников, в том числе и новейшие исследования «северных» войн, материалы последних научных конференций, состоявшихся в прошлом, юбилейном, году, когда отмечались и 300‑летие Полтавской «преславной баталии» и 200‑летие завершения семивекового противостояния — Фридрихсгамский мирный договор, по которому Великое Княжество Финляндское вошло в состав России.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.