Слуга праха - [21]

— Мы с отцом дружили, и он не знал друга лучше, чем я. Но я своим ближайшим другом считал Мардука. Я был заводилой в наших с отцом увеселительных прогулках. Именно отец… только он один мог вынудить меня сделать то, что я сделал… то, что превратило меня в Служителя праха. Удивительно, как все сошлось…

Он вдруг заговорил шепотом и выглядел растерянным.

— Нужно тщательно подобрать и смешать ингредиенты, потому что снадобье не подействует без хотя бы одной из составляющих. Одни только жрецы не сумели бы заставить его сделать это. Царь персов Кир? Ему я доверял не более, чем любому другому тирану. Старый Набонид? Он посоветовал? Но он и сам полностью зависел от доброй воли Кира и собственной хитрости. В Персидской империи все строилось на хитрости. Впрочем, таковы, наверное, все империи.

— Остановись, — предложил я. — Переведи дыхание и соберись с мыслями.

— Да-да… Позволь рассказать о своей семье. Мать я потерял еще в юности. Она болела, часто плакала и говорила, что не доживет до того дня, когда Яхве смилостивится над нами и позволит вернуться в Сион. В ее семье все были писцами, и сама она тоже когда-то трудилась в мастерской. Ходили слухи, что она обладала пророческим даром, но утратила его после рождения сыновей.

Отец до самой смерти не смирился с потерей любимой жены. Женщины у него, конечно, были — две, как и у меня. Точнее говоря, мы пользовались услугами одних и тех же женщин, и обе они не принадлежали к еврейскому народу. Впрочем, мы ведь не собирались жениться или иметь с ними детей — нет, речь шла только о развлечении, об удовольствии.

Дома, в кругу семьи, отец неустанно трудился, снова и снова переписывая тексты псалмов и пытаясь максимально точно вспомнить слова Иеремии, о которых мы постоянно спорили. Он редко читал всей семье молитвы, хотя обладал красивым голосом. Мне нравилось слушать его восхваления Господу.

Мы трудились в храме, но втайне считали идолопоклонников безумными, а потому не прочь были посмеяться над ними, и наше занятие не казалось нам зазорным.

Как я уже говорил, наша обязанность состояла в приготовлении угощения для Мардука — иногда мы делали это вместе со жрецами, в их кругу у меня было немало друзей. Среди жрецов встречались как люди безоговорочно верующие, так и те, в чьих душах вера вообще отсутствовала. Тем не менее мы старательно задергивали занавес вокруг накрытого богу стола, а после того, как Мардук принимал пищу и по-своему наслаждался ею — думаю, он ощущал вкус и аромат, — передавали то, что осталось, членам царской семьи, придворным, жрецам и евнухам — словом, всем, кому дозволялось прикасаться к божественному угощению и садиться за царский стол.

Как ортодоксальные евреи, мы, конечно, не пробовали эту пищу. Для нас, приверженцев законов Моисея, это было непозволительно, ибо мы старались неукоснительно соблюдать заветы предков.

Знаешь, когда я несколько дней назад оказался в Нью-Йорке и начал искать злодея, убившего Эстер Белкин, я встретился с дедом Грегори Белкина — ребе, живущим в Бруклине. Так вот, благодаря ему я понаблюдал за жизнью современных евреев в большом городе и убедился, что она слабо отличается от той, что мы вели в Вавилоне. Но, как ты справедливо заметил, не все евреи одинаковы и не все в равной степени сумели сохранить в душе веру.

Он вновь умолк, на этот раз просто задумавшись, и после паузы продолжил:

— Позволь мне вернуться в Вавилон. Представь такую картину. Я танцую в таверне вместе с отцом. В те времена там развлекались только мужчины. Никаких женщин, никаких шлюх.

Только мужчины. И вот я говорю отцу: «Я видел бога собственными глазами. Поверь, действительно видел и прижимал к сердцу. Отец, ты можешь считать меня язычником, идолопоклонником, но клянусь, я видел Мардука, и он всегда остается со мной».

И вдруг, взглянув в дальний угол таверны, я заметил Мардука, который недовольно покачал головой и демонстративно повернулся спиной ко мне.

Мы спорили с отцом несколько часов.

«Ты же умный человек! — возмущался отец. — Ты обладаешь мудростью и даром провидения, но не используешь свои таланты, не обращаешь их на благо своего народа».

«Я непременно сделаю это, отец, — отвечал я. — Использую все, что даровано мне судьбой, на благо своего народа. Только скажи, что мне сделать. Мардук не просит меня ни о чем. А ты? Чего хочешь от меня ты?»

На следующий день в нескольких кварталах от дома я вновь встретил Мардука — он явился мне в виде полупрозрачного, но отчетливого золотого сияния.

«Не прикасайся ко мне, — предостерег он, — не стоит давать повод к очередному всплеску религиозного рвения».

«Ты сердишься, что я рассказал обо всем отцу?» — спросил я.

Мы шли бок о бок, и возможность видеть его доставляла мне неизмеримое удовольствие.

«О нет, Азриэль, я сержусь не на тебя. Причина моего недовольства — храмовые жрецы: я не верю им. Среди них много старых, не слишком ревностно исполняющих обязанности служителей, и к тому же они непредсказуемы: никогда не знаешь, чего от них ожидать. А теперь выслушай меня, ибо я должен кое-что сказать тебе. Давай прогуляемся по садам. Мне нравится наблюдать, как ты ешь и пьешь».