Слуга Империи - [16]

— Надо разузнать, что они собираются делать, — сухо сказала Мара. — Пусть твои люди проникнут на это сборище Минванаби и подслушают, что советники будут нашептывать на ухо Десио.

Аракаси печально улыбнулся:

— Госпожа, ты переоцениваешь их возможности. Помни, что наш осведомитель был очень близок к Джингу. Он и по сей день занимает ту же должность, но где уверенность, что сын сохранит рядом с собой всех приближенных отца? Конечно, я готовлю ему замену на случай неудачи, но мы должны досконально изучить нрав Десио. Новому человеку потребуется не один год, чтобы войти в доверие к молодому правителю.

Мара угадала следующую мысль Аракаси:

— А от Тасайо можно ожидать чего угодно.

Мастер тайного знания кивнул.

— Поверь, госпожа, я сделаю все возможное, чтобы получить подробные донесения об этом сборище. Если молодой властитель и вправду так глуп, как нам кажется, то Тасайо будет для нас не опаснее остальных врагов. Если же у Десио вдруг появятся проблески разума и он поручит Тасайо вести против нас войну, то опасность возрастет стократ. — Он отложил едва надкушенный ломтик лепешки. — Впрочем, от домыслов прок невелик. Прикажи, чтобы на базарах твои приказчики и слуги держали ухо востро. Помни: в знании наша сила. Акома восторжествует.

Аракаси легко поднялся; властительница не стала его удерживать. Он словно растворился в воздухе, и Мара с тревогой отметила, что предложенные ему яства впервые остались почти нетронутыми. В гнетущей тишине перед ней возник образ Тасайо. Чтобы разогнать это наваждение, Мара хлопнула в ладоши и приказала вбежавшим слугам:

— Принесите сюда моего сына.

Она понимала, что у Айяки сейчас время дневного сна, но у нее возникло неодолимое желание услышать заливистый детский смех, прижать к груди теплое и упругое родное тельце.

Глава 3. ПЕРЕМЕНЫ

Айяки заворочался на подушке. После шумных игр его быстро сморил сон. Переполненная нежностью, Мара бережно отвела назад его темные кудряшки.

Хотя телосложением малыш пошел в отца, он унаследовал материнскую живость. Ему едва исполнился год, но он был непоседлив, ловок в движениях и

— к ужасу нянюшек — не по возрасту бесстрашен. Однако его улыбка трогала сердца самых суровых воинов Акомы.

— Из тебя выйдет храбрый боец, — тихо приговаривала Мара.

Пока у мальчугана был только один неприятель, против которого он был бессилен, — дневной сон. Хотя ребенок стал средоточием всех радостей в жизни Мары, такие драгоценные минуты умиротворения оставались редкими: когда Айяки бодрствовал, три няньки не могли удержать его на месте.

Поправив сыну рубашонку, Мара в задумчивости опустилась рядом с ним на подушки. Покуда Айяки станет взрослым, должны взойти многие семена, посеянные за последнее время. Когда настанет день его совершеннолетия, старые враги ее отца — Анасати — расторгнут союз, заключенный ради мальчика. Если Мара и угодила им, дав жизнь первому внуку Текумы Анасати, расположение новых родственников не обещало быть вечным; Мара ожидала, что ей предъявят счет за безвременную гибель Бантокапи. Поэтому нужно было крепить могущество Акомы, дабы переход правления от Мары к ее неоперившемуся сыну не обернулся трагедией. И первым делом требовалось убрать с дороги род Минванаби, чтобы не вести войну на два фронта, когда какой-нибудь другой грозный противник бросит вызов юному властителю.

Мара просчитывала будущее на много лет вперед. Тем временем солнце стало клониться к закату, и надсмотрщик, видимо, решил, что пора продолжить обработку живой изгороди. В аллее нередко находились невольники, приставленные к садовым работам, поэтому Мара перестала замечать щелканье ножниц. Однако сегодня эти привычные звуки сопровождались резкими окриками и свистом кожаного хлыста. Вообще говоря, этот хлыст был не более чем положенной по рангу принадлежностью костюма — надсмотрщики редко извлекали его из-за пояса, поскольку цуранские рабы не заслуживали побоев. Зато мидкемийцы приводили надсмотрщика в бешенство. Мало того, что они не проявляли ни тени почтения к облеченным властью, — они еще и не стыдились полученных ударов.

Для рабов-цурани, как и для самой Мары, мидкемийское упрямство оставалось загадкой. Воспитанные в убеждении, что только труд дает надежду на счастливый поворот Колеса Судьбы в иной жизни, цурани работали до кровавого пота. Того, кто ленился и получал побои, того, кто не чтил законного хозяина, ожидал вечный гнев богов, ибо ниже рабов стояли только животные.

Какая-то жаркая перебранка отвлекла Мару от этих размышлений. Властительница с неудовольствием отметила, что варвары, исполосованные кровавыми рубцами, до сих пор не научились себя вести, зато усвоили множество бранных слов.

— Воля богов? Да это бред сивой кобылы! — грохотал один из рабов на ломаном цурани; Мара не вполне поняла, что такое бред сивой кобылы. Между тем раб не унимался:

— Нечего городить всякую чушь. Хочешь, чтобы люди работали, так слушай, что тебе советуют, — и скажи спасибо.

Надсмотрщик совсем растерялся: прежде ему не случалось препираться с рабами. Однако с недавних пор его доводами, причем весьма постыдными, стали кожаный хлыст и грубая брань.