Случайный спутник - [13]

Парень снова вышел из купе. Проводница вспомнила, что он едет до Шумихи. Значит, ему обратно по шпалам километров двадцать топать.

— И чего вы не спите? — спросила она.

— Вот окончил техникум, — словно не расслышав вопроса, грустно произнес парень, — еду работать. Страшновато. С друзьями расстался, а вдруг больше хороших людей не встречу?

— Хороших людей много, — убежденно проговорила девушка. — Только все красивых ищут. А ведь не все красивыми родились.

Парень улыбнулся и ответил:

— Ерунда. Все люди красивые, в общем-то. Как полюбите, так и сами закрасивеете.

Она приняла его слова за шутку и тоже улыбнулась. Но парень не смеялся.

И она поверила.

— Вот так, — глядя в темноту за вагонным окном, сказал парень.

На этом перегоне состав вел Алешка Пахомов, насмешник и анекдотчик. Проводница была готова перенести любые насмешки, выслушать хоть десяток анекдотов, от которых уши горят, стерпеть и то, что Алешка рукам волю дает, только бы у Шумихи поезд шел помедленнее, чтобы парень мог спрыгнуть.

Выслушав ее, Алешка удивленно проворчал:

— С ума попятилась. Свихнулась.

Может, он заметил в ее глазах не просьбу, а мольбу, может, ему передалось трепетное биение ее сердца, и он сказал уже спокойнее:

— А мне потом по этому замечательному месту начальство, знаешь, как трахнет? — И Алешка показал руками сразу на два места — на шею и ниже спины. — Тогда что? Тогда прощай, мой поезд, веду в последний рейс.

Проводница больше ничего не говорила, только смотрела на него. Алешка воспользовался случаем и шлепнул ее по одному из тех мест, по которому его самого могло ударить начальство.

Проводница словно не заметила.

И Алешка, повиснув на поручнях, крикнул:

— Не сносить тебе головы, девка!

И с завистью у него это получилось.

Виноватой вернулась девушка в вагон. Парень спал. Она несколько раз прошла мимо открытой двери купе.

Стучали колеса.

Летело время.

Наконец она решилась: достала фотографию, прочитала надпись на обороте, кивнула и засунула в карман плаща, который висел у двери… Кто знает, а вдруг, когда затоскует в незнакомом поселке, найдет эту фотографию и поймет, что есть у него еще один друг? А вдруг и обрадуется хоть на минутку?

Вагон спал.

Промелькнули огни Шумихи.

Девушка думала о том, чтобы не зареветь, когда надо будет прощаться.

А парень думал о том, как трудно придется ему на новом месте. И лицо у него было растерянное.

Поезд будто ткнулся во что-то — остановился.

Проводница спрыгнула на перрон, а парень стоял не двигаясь, с недоверием глядя на огоньки маленького вокзала.

— Приехали, — со вздохом выговорила девушка. — Счастливо вам.

Парень спустился по ступенькам, протянул руку, сказал:

— Спасибо.

Она решила, что он благодарит ее просто так — как пассажир проводника.

— И вам спасибо, — прошептала она.

— А мне-то за что? — недоуменно спросил парень.

— Да так… — слабым голосом отозвалась девушка. — Хорошо мне было. Вроде бы…

И он вспомнил, что дорога оказалась не такой уж длинной; засунул руку в карман и вытащил фотографию.

— Это вам на память, — торопливо прошептала девушка, — на память. От меня.

Он задумчиво молчал, держа фотографию в руке.

И девушка поняла, что не нужна она ему нисколечко. Поняла это и не заплакала. Даже не обиделась.

Парень положил фотографию в карман и сказал:

— Спасибо.

И девушка проговорила:

— Спасибо.

Они еще не понимали, за что благодарят друг друга, но, когда поезд тронулся с места, лицо у парня было не растерянное, а сосредоточенное…

_1955 г.

В затоне

^{Рассказ}

Мутная, с желтоватым оттенком, по характеру еще весенняя, Кама играла нашей лодчонкой, которая вздрагивала, казалось, даже от движения век. А в затоне было тихо. Вода здесь неподвижна.

По всему берегу разбросаны невысокие деревянные постройки — мастерские и склады. Тут и там остовы катеров и пароходов, кучи железного хлама.

Печальным памятником своей былой красоте высится громадина знаменитой «Жемчужины». Скоро даже речники забудут, что ходило когда-то по Каме несколько диковинных пароходов, у которых колеса были сзади. «Жемчужина» — последний из них. Отплавался. Он покоится на берегу — без колес, без трубы, обшивка местами сорвана, виден ржавый скелет.

И все же есть в нем что-то гордое, независимое, чем-то выделяется он среди других.

— Рухлядь, — небрежно бросает Пашка, десятилетний сын капитана буксира «Генерал Карбышев».

Над высоким, кручей поднявшимся от воды берегом, за кромкой соснового бора ползут темно-сизые тучи с белыми полосами — предвестниками града.

С каждой минутой холодеет. Ветер бежит по-над водой. Начинает темнеть, хотя за тучами небо голубое. Вдруг ветер спал, будто мгновенно спрятался в реку, зарябил ее. А по воде сверху ударил другой ветер — плотный и тяжелый.

Мы причалили.

— Пошли таиться, — сказал Пашка и заскакал по бревнам к берегу. Прыгал он как кузнечик — высоко, с места, без разбега.

Я, поскальзываясь, торопился за ним. Со всех сторон одновременно — ударил гром, со всех сторон сверкнули молнии. В спину нас толкнул ветер.

Мы подбежали к дощатому домику. Не успел я прикрыть дверь, как она сама ударила меня по пяткам. Глухо звякнули стекла.

В небольшой, конторского типа комнатке с продолговатым решетчатым окном было темно.