Случайные обстоятельства. Третье измерение - [66]

Когда он смотрел на море с берега, оно всегда казалось ему все-таки неживым, а тут Редько слышал чужую, незнакомую и таинственную жизнь, и, по звукам судя, жизнь довольно сложную, со своими, наверно, заботами, своими радостями и, может быть, даже трагедиями, которые там, внизу, а сейчас еще и вокруг тебя были так же важны и значимы для кого-то, как для тебя — земные твои дела и заботы. И, подумав об этом, Редько подумал еще и о том, что эта чужая жизнь, жизнь нелюдей, все-таки тоже ведь жизнь и, значит, тоже должна вызывать уважение.

По круглому экрану прибора, как головастик с длинным хвостом, петлял желтый световой след. Вдруг он изогнулся, обтекая стороной помеху, и сразу в наушниках появился далекий, еле уловимый шум.

Редько обеспокоенно покосился на Сартанию, — слышал? нет? — но тот как ни в чем не бывало занимался текущими своими делами.

Рядом со световым всплеском на экране вздрагивала белая стрелка указателя пеленга.

Редько еще подождал немного — даже и здесь, в этой рубке, не чувствуя себя теперь посторонним человеком, — взглянул на регистратор сигналов и, увидя сбегающую под самописцем дорожку, понял, что шум ему не почудился и что вот он даже записан на розоватой бумажной ленте. Непонятно было только, почему шум не слышит Сартания.

— Докладывай в центральный: слышу шум по пеленгу... — Редько наклонился пониже, соображая, где же тут право, а где лево и сколько градусов указывает прибор, а слова, которые произнес он, были полны дружеского великодушия и скромности: на, мол, я обнаружил цель, я дарю ее тебе, а мне славы не надо.

Сартания почему-то никак не отблагодарил за такое сообщение, даже не заинтересовался им, и, подумав, что Сартания не услыхал его, — может, из-за наушников? — Редько на всякий случай еще и постучал слегка по шкале, привлекая к себе внимание.

— Это не страшно, — улыбнулся Сартания. Оказывается, он понял, о чем сказал ему Редько. — Рыбак идет. Давно доложил.

— Откуда ты знаешь, что рыбак?

— Характер шума, — коротко объяснил Сартания.

— Смотри ты! — Редько удивился. Он снял наушники и с уважением посмотрел на Сартанию. — С твоим слухом в консерваторию можно, — сказал он. Но, подумав тут же, что немного погорячился, что в консерваторию все-таки, может, и нельзя, Редько добавил: — А то ходи себе по домам и рояли настраивай. Я в Ленинграде, на Суворовском, объявление читал...

— Выйду в отставку — обязательно займусь, — пообещал Сартания. — Через пятнадцать лет... А ты слышал когда-нибудь косаток?

— Дельфины? — небрежно спросил Редько, подумав, что он вообще никогда никого не слышал под водой, кроме кораблей да непонятных шорохов.

— Что-то в этом роде. Но на самих дельфинов они, говорят, даже нападают иногда. Хищники... Неужели не слышал, как они резвятся?

— А слышно? — недоверчиво спросил Редько.

— Бери-ка наушники. Как раз голос подали...

Редько услышал непонятные какие-то звуки. Сначала ему показалось, что кто-то вдалеке жалобно, по-детски плачет, но потом эти звуки превратились вдруг в бесшабашный, заливистый смех, почти в человеческий хохот с повизгиванием, и на душе стало даже немного не по себе: как будто над тобой смеялись.

Но хотя бы однажды за свою жизнь услышать под водой голоса косаток — этим, в сущности, могло похвастать очень мало людей, и Редько почувствовал, как приятно ему, что и он теперь — среди этих немногих. А впрочем, сама-то ведь профессия врача-подводника была тоже не слишком-то распространенной, и он втайне чуть гордился этим, особенно в отпуске...

Только было бы кому рассказать об этом когда-нибудь. Было бы только кому...

19

Когда капитан-лейтенант Сартания доложил по трансляции: «Шум винтов по пеленгу тридцать градусов», добавив, сколько сейчас до цели, — командующий переспросил расстояние, и Букреев понимающе усмехнулся: он иногда и сам ловил себя на том, что, плавая уже около года на новой атомной лодке, до сих пор все-таки удивляется, никак еще не может окончательно привыкнуть, что слышит работу чьих-то винтов на таком расстоянии. И в этом его удивлении проскальзывала почти как бы детская гордость, что у тебя вот самая лучшая игрушка, какой ни у кого другого и нет, но, одновременно с этим, была все же и достаточно взрослая гордость за ту технику, которая стояла у них на корабле...

— А ты, выходит, уже привык? — проворчал командующий, поняв, что Букреев наслаждается сейчас эффектом, который произвел на него, командующего, доклад акустиков.

Букреев чуть смущенно пожал плечами, не пропустил этого исключительного для командующего обращения на «ты», но посчитал для себя неуместным высказывать разные восторги по поводу новой акустической аппаратуры.

— Привык, товарищ командующий, — сказал Букреев. — Правда, и специалист у нас отличный... — Не смог он все-таки удержаться, чтобы лишний раз не похвастать своими людьми, тем более что Сартания был сейчас в акустической рубке и этого не слышал.

Командующий рассеянно кивнул, разглядывая карту и покусывая дужку очков.

— Думаешь, она? — спросил он.

Цель была слишком далеко, чтобы Сартания уже мог классифицировать ее, но, судя по всему, уцепился за цель он прочно, контакта не терял, а поторапливать, зря дергать акустиков Букреев не хотел: все только испортить можно.