Случайные обстоятельства. Третье измерение - [42]

— И, простите, за то, что почти обнимаю, — сказал он.

Тут уже явно снахальничал. Снахальничал — и улыбнулся. Хорошая, открытая у него улыбка, даже обижаться не хочется.

— Ну, за это вам больше не придется благодарить. — Мария Викторовна отстранилась от него на вполне бесспорное расстояние, улыбнувшись спокойно, без всякого кокетства: должен наконец понять, что не тот случай... А все же, выходит, дала какой-то повод, что-то, значит, позволила ему, раз он считает, что можно так откровенно?

— Я сказал что-нибудь обидное? — совсем не виновато спросил Володин.

Пустой вопрос... Не верит он, что она обиделась, что она вообще может обидеться на такую дерзость. Вот это как раз и обидело.

— А по-вашему — нет? — спросила Мария Викторовна.

— Мне кажется, обиднее, когда не хотят обнимать.

Искренне сказал, убежденно. Типично мужская логика... А вообще-то довольно логично сказал.

— Любопытная философия, — сказала она. Поощрять не хотелось, но дослушать было бы действительно любопытно.

— Машенька, вас можно где-нибудь увидеть?

Пошел напролом: сразу и «Машенька», и «увидеть». Нет, с ним нельзя так. Это не Петенька.

— Сергей Владимирович, вы что-то уж слишком лихо...

Себе же сказала укоризненно: «А ты, милая, что-то уж слишком мягко. А Букреев вон каким волком смотрит. Конечно же не из-за штурмана. Просто так. Невзлюбил, и все...»

— Слишком лихо? — Володин пожал плечами. — Может, специфика службы? — поделился он возможным объяснением. — Море, так сказать, не ждет, море торопит... Может, так?

Улыбается... Он с ней — как с дурочкой несмышленой: тебе обязательно требуются какие-то оправдания? На вот, возьми первое попавшееся, если тебе это так уж надо.

Избаловали вас, Сергей Владимирович, ох избаловали... А по-настоящему за всех расплачиваться придется какой-то одной женщине — той, которая полюбит. Но ты, наверно, и не отличишь ее от других?..

— Завтра увидимся? — спросил Володин.

— Завтра? — Мария Викторовна помолчала. Нет, не понимал он, искренне не понимал, что все это ей обидно. Не лестно, не приятно, а просто обидно, потому что причину — раз кто-то позволил себе так разговаривать с ней — она всегда искала не в мужской смелости, а в себе, в своей какой-то ошибке, в невольном поводе, который мог быть усмотрен и в приветливой ее улыбке, и, может быть, в каких-то неосмотрительных словах, и даже в том наивном доверчивом выражении ее глаз, которое она знала за собой, ненавидела в себе, когда-то, еще девчонкой, пыталась даже исправить, простаивая перед зеркалом, но ничего, конечно, изменить в себе не могла...

— Увидимся, — кивнула Мария Викторовна. Она взглянула на Володина и уловила в его глазах некоторую растерянность.

Что ж, спасибо, что все-таки не надеялся на быстрое согласие. Просто, значит, блефовал на всякий случай, чтобы не упрекать себя потом в нерешительности, в упущенной им возможности...

От этой мысли, от такого предположения ей как-то легче стало, и она улыбнулась.

— А когда завтра? — решил уточнить Володин.

— Утром, — вздохнула она.

Не находя на ее лице хоть какого-то смущения, Володин даже разочаровался немного: опять все катилось по освоенной дорожке и дальше, с каждой минутой, или часом, или днем, — какая разница? — должно было становиться все менее и менее интересным, хотя пройти, разумеется, следовало всю эту дорожку — может же встретиться и что-то неожиданное?

Да, но утром он уж никак не мог: с утра проворачивание механизмов, доклад старпому, принять от Евдокимова перископ, отправить его в отпуск, откорректировать карты. И вообще, что это за манера — встречаться утром?

— К сожалению, с утра я вынужден отдаться службе, — сказал Володин.

— Об этом и говорю, — улыбнулась Мария Викторовна. — Я тоже с утра, на лодке. Так что непременно увидимся.

Володин не нашелся что ответить. Все-таки неожиданно это все было, почти как-то вероломно, но очень уж наглядно — он даже зауважал ее. А тут и танец закончился.

Мария Викторовна высвободилась и сказала насмешливо:

— Вот когда благодарить надо, Сергей Владимирович. Рассеянный вы очень.

— Виноват... Большое спасибо, — сказал Володин, так и не придумав, как же ей ответить, пока они возвращались к столу.

Матросский духовой оркестр, руководимый пожилым молодцевато-подтянутым мичманом в белых перчатках, играл без устали, словно пытался хоть этим как-то возместить острую нужду зала в женском обществе.

В отличие от штурмана все остальные, кто приглашал Марию Викторовну на танец, вели себя с ней безукоризненно, со старомодной, трогательной и смешной учтивостью, хотя с доктором она все же изрядно натерпелась. Он оказался поразительно глухим к ритму, неуклюжим, все время наступал ей на ноги и, в неимоверной сосредоточенности своей, вовсе не замечал этого. Мария Викторовна сама повела его в танце, а так как он упорно молчал, пришлось еще и разговорами его занимать.

Провожая ее на место, Редько совершенно убежденно вдруг заявил:

— По-моему, мы хорошо потанцевали.

— О да! — только и нашлась она. — Замечательно!..

Склонившись к микрофону, мичман в белых перчатках торжественным, многозначительным голосом сообщил, что на следующий танец приглашают дамы.