Случайные обстоятельства. Третье измерение - [40]

Настроение испортилось, а тут еще вся их компания заметила ее и смотрела сейчас с таким удивлением, что она с ужасом поняла: а ведь никто и не ожидал ее появления! Все это — Филькин, только он, дурацкая эта затея лишь ему одному и взбрела в голову...

Букреев стоял во главе стола, что-то, видимо, говорил, но они все задвигались, отвлеклись, кто-то застегнул тужурку, поправил ослабленный галстук, кто-то привстал в поисках стула, и Букреев, не понимая, что за помеха возникла, с недоумением обернулся.

Вот и он тоже удивлен. Нет, больше других удивлен...

Она уже не смотрела в его сторону, но видела, чувствовала, как он, уставившись в стол, пережидал с досадой, когда все утихнет и можно будет продолжить. Он и ее появление тоже с досадой пережидал...

Как бы специально для них всех она укоризненно взглянула на Филькина, вслух извинилась, заставила себя даже улыбнуться — ох как ей было плохо сейчас, как неловко, как она презирала и жалела себя, — должны же они понять, что она и не собиралась, и не пошла бы, что все это из-за Филькина...

— Вот! — торжествующе сказал Филькин. — А вы говорили!..

Мальчишка! Ради глупого и детского своего тщеславия решил доказать всем... Как же она сразу-то не поняла?! Повернуться и уйти?..

— Вот... — повторил Филькин, но на этот раз почему-то совсем неуверенно, словно и сам теперь жалел... Нет, это Букреев на него посмотрел — коротко, исподлобья, тяжело.

Она уже сделала какое-то движение от стола, но тут сразу закричали: «Мария Викторовна!», — рядом оказался штурман со своей белозубой улыбкой, вежливо дотронулся до ее локтя, наклонился к ней — высокий симпатичный парень, он бы не растерялся перед командиром! — и просительно сказал:

— Ради бога, извините его. Не совсем уклюже, но он выразил общее наше желание. Мы вас все очень просим к столу. Иван!..

— Да, да, — поспешно отозвался доктор, подходя к ним. — Пожалуйста... Мы очень рады, Петя — молодец... Мы все...

И все стали просить и окружили плотным кольцом, и ей стало как будто полегче... Только кто-то один — она чувствовала это, еще не зная кто, — кто-то один не присоединился к их просьбам и уговариваниям.

— Спасибо, спасибо, но... — Она улыбнулась, слыша и различая все голоса, кроме этого одного. — Может, как-нибудь в другой раз...

Мельком, чуть вопросительно Мария Викторовна взглянула на тот конец стола, откуда не было никаких просьб. Спокойно, даже как-то сосредоточенно Букреев закусывал.

Проголодался...

— Мария Викторовна, а кто нас не уважает — царство ему небесное, — с шутливой угрозой сказал Сартания, ее коллега-акустик.

— Уважаю, уважаю, — рассмеялась Мария Викторовна и подняла руки.

Она бы теперь и без этого осталась. Назло. Назло тому, кто не снизошел до приглашения хотя бы из вежливости.

Весело суетясь, мешая друг другу, ее подвели к столу. Она оказалась напротив Букреева, и от него к ней, на ее половину, начали перемещаться закуски и почти вся свободная посуда: «Разрешите, товарищ командир?», «Прошу прощения, товарищ командир»... Так все и перекочевало к ней, а Букреев только мрачно кивал, — что же ему еще оставалось?

Она была тронута общим вниманием, а то, что Букреев совсем насупился, ей даже было теперь приятно.

Варламову вся эта суета уже не очень нравилась: конечно, флотское гостеприимство обязывало, но, как бы там ни было, перебивать командира...

— Товарищ командир, вы тост не закончили, — напомнил старпом, чтобы восстановить хоть какой-то порядок.

— Ложка хороша к обеду, — буркнул командир. — Других послушаем. — Не к чему было сейчас Варламову лезть со своими напоминаниями: все это лишь подчеркивало случившееся.

Букреев привык чувствовать себя командиром не только на мостике, в море, но и на берегу, даже вот в такие часы, за праздничным столом. И то, что он, Букреев, всегда, во всех случаях их жизни был центром, вокруг которого располагались все остальные люди, их разговоры, их вопросы, окончательный ответ на которые часто мог дать только он один, воспринималось Букреевым как нечто само собой разумеющееся, а часто и вообще никак особенно не воспринималось, настолько он свыкся с этим. Сейчас же все как-то сместилось, сейчас разговаривали вокруг него, но не с ним, то есть он мог бы, конечно, сказать что-нибудь — и все бы слушали его, мог спросить — и ему бы сразу ответили, но они, они-то сами ни с чем не обращались к нему, как будто на какое-то время он вышел.

Возбужденный, неуправляемый гул стоял вокруг него, и Букреев не видел путей, как все это упорядочить, вернуть в привычное ему состояние, когда даже и за столом есть все-таки командир, есть старпом, а есть и подчиненные...

— Разрешите мне? — встал Сартания.

«Хорошо хоть спросить не забыл», — подумал Букреев, по привычке уже чуть не кивнул, но Сартания, оказывается, смотрел на Марию Викторовну, у нее спрашивал...

— Конечно, конечно, — сказала она.

Разрешила, значит... Нет, не узнавал он своих офицеров. Даже перед посторонним человеком стыдно. Хотя... Ее-то мнение его вообще не интересует.

— Вот я смотрю... — торжественно начал Сартания. — Красивый был стол?

— Почему «был»? — Редько обеспокоенно посмотрел, чего не хватает.