Случайные обстоятельства. Третье измерение - [33]

«Ну нет, — подумала она. — Ты это словами, словами скажи. Помучайся, как я у трапа, пока ты соизволил спуститься со своего мостика».

Очень забавно было смотреть на него, крепко сколоченного, сильного, только что уверенного, да нет, все время уверенного в себе человека, который привык подчинять себе, быть на корабле богом, а вот сейчас, взяв с ней поначалу обычный для себя командирский тон, не знающего, какими же еще словами объяснить ей то, что она давно бы уже должна понять и без слов.

С непонятным ему интересом она смотрела на него, и вот, когда он споткнулся о ее молчание, налетел с размаху на упрямое ее непонимание и окончательно растерялся, не зная, как же еще можно втолковать ей совершенно, кажется, очевидное; теперь, когда ей, казалось бы, можно было считать себя отомщенной за те минуты, которые он заставил ее ждать на пирсе под изучающими взглядами своих моряков, — теперь Марии Викторовне вдруг стало жалко Букреева, стало совестно, что она все еще заставляет его мучиться своей неуклюжестью перед ней. И она рассмеялась, весело, необидно, как будто он сказал ей сейчас что-то очень смешное.

— Вот вы о чем! — говорила она сквозь смех. — Боже мой!.. — И снова смеялась.

Недоумевая, он хмуро смотрел на нее. Невдалеке чутко стоял вахтенный, на мостике топтался, наверно, старпом, может быть, и еще кто-нибудь, и красиво же выглядел он сейчас в их глазах...

Пришлось и ему улыбнуться, хотя непонятно было, чем это она так развеселилась...

— Да я уже седьмой год с лодками работаю, — сказала Мария Викторовна, утирая варежкой слезы.

— Значит, хоть... Хоть брюки-то захватили?

Из-за этого он и мучился, бедный... Никак не решался прямо спросить, сразу.

— Захватила, захватила, — успокоила Мария Викторовна. Он ей даже симпатичен стал из-за своей неуверенности. — И свитер — тоже взяла. С закрытой шеей. Все — как вам хочется.

— Это хорошо, — сказал Букреев уже миролюбиво. — И все же... Когда явитесь на лодку, сделайте себя... — Он неопределенно пошевелил пальцами. — Ну, попроще как-нибудь. Чтоб в глаза не так... лезло. Конечно, это только совет...

— Хорошо, товарищ командир, — почти серьезно сказала она. — Я постараюсь, чтобы не так лезло в глаза.

Смягченный ее уступчивостью, Букреев подумал с сомнением: «Не знаю... Не знаю, как ты справишься с этим всем».

А все же он устал от нее за эти минуты: все время думать, как и что говорить, чтобы не показаться ей каким-нибудь...

Каким-нибудь — кем? А наплевать кем!

— На лодку сейчас? — спросил Букреев. Что-то уж слишком затянулся их разговор.

«Значит, и в юбке пустишь?» — подумала она.

— Да, я хотела бы прикинуть, где аппаратуру поставим.

— А это уж — где старпом разрешит, — отрезал Букреев. — У нас не институт, а корабль. Много места не дадим, не рассчитывайте... Вахтенный, пропустить.

Сухо кивнув ей, Букреев почти повернулся, чтобы идти в казарму, но она протянула руку — у себя на корабле он, если находил нужным, делал это первым, — и, когда он пожал ее руку (что же еще оставалось?), Мария Викторовна проговорила, улыбаясь и снова глядя на него снизу вверх:

— До свидания, товарищ командир.

— Меня, между прочим, зовут Юрий Дмитриевич. — Букреев круто повернулся и зашагал по пирсу к дороге.

Ее задела такая бесцеремонность, и, глядя ему вслед, она сейчас хотела только одного: чтобы он все-таки оглянулся.

Он оглянулся, увидел ее улыбку и тут же сердито ускорил шаг.

Довольная такой победой, Мария Викторовна прошла мимо вахтенного, умело преодолела трап, а вахтенный весело спросил вдогонку:

— Вы теперь заместо командира у нас?

Мария Викторовна шутливо приложила палец к губам, предостерегающе указала на Букреева — пусть, мол, хоть сам командир пока не знает об этом, — и вахтенный понимающе заулыбался.

Встретили Марию Викторовну очень радушно, уговорили вместе пообедать в кают-компании, повели потом по отсекам, и в провожающих, как обычно, недостатка не было, а старпом — на редкость сговорчивый и понимающий нужды науки — разрешил ставить аппаратуру почти всюду, куда она хотела.

12

Редько сидел на своей койке в казарменной каюте и пришивал к тужурке новенькие майорские погоны. Он старался это делать невозмутимо, как все, что он вообще делал, но взгляд нет-нет да останавливался на еще не привычных глазу двух просветах с большой звездой посредине.

Рыжего цвета стена за спиной Ивана Федоровича была увешана таблицами и графиками, из которых следовало, что заболеваемость среди личного состава корабля неуклонно падает. А так как Редько возглавлял медицинскую службу не первый год, она, эта заболеваемость, чуть было совсем не упала, но Иван Федорович конечно же никак не мог этого допустить, потому что тогда бы нечего уже было снижать, поэтому всякий раз он заводил новые таблицы и графики, добившись таким образом простора для дальнейшего неуклонного падения заболеваемости, однако же — и не до окончательного нуля. Все это было темой шуток в их холостяцкой каюте, и не только Володин подтрунивал над ним, но даже Филькин иногда отваживался. Однако Редько переносил их остроты так спокойно, что они вскоре отстали.

Время от времени поглядывая на часы, Редько следил одновременно и за всеми этапами приготовления Володина к сегодняшнему вечеру, ибо знал за собой это неопределимое свойство: он мог как угодно загодя, с любым запасом, куда-нибудь собираться, то и дело сверяясь, сколько же ему осталось до назначенного времени, и тем не менее почему-то всегда оказывалось, что в конце концов он опаздывает. Сейчас, судя по тому, как неспешно Володин отглаживал свои праздничные или, как он их называл, концертные брюки, можно было не особенно торопиться.