Случайные обстоятельства. Третье измерение - [149]

Но тогда Андрей Михайлович к шефу пошел и удивился — он уже позволял себе вслух удивляться, чувствуя расположение к нему шефа: что как же так получается, Александр Иванович, во что мы кафедру можем превратить? Или нам в основном стенгазета нужна? Так ее, между прочим, всего-то двое больных внимательно читают. Кто? — заинтересовался вдруг шеф, а узнав фамилии, решил с усмешкой, что, значит, они уже вполне окрепли, пора о выписке подумать. А Сушенцов, настаивал Каретников, уходя от шутливого тона, это уже вполне сложившийся ученый. Нет, он понимает, конечно: если они решили больше не заниматься наукой, тогда это не имеет никакого значения и даже выгоднее оставить Ксению в аспирантуре... Тут шеф возмущенно спросил, а чем же они, по его мнению, занимаются, если не наукой, а Каретников, признав, что конечно же наукой, повернул разговор как раз на диссертацию Сушенцова: само собой, ее дооформить еще надо, но это уже дело техники и времени. Всего-то на год работы, жаль, что Сушенцов через пару месяцев уезжает по распределению куда-то в Тмутаракань, и надолго теперь это заглохнет, а то и просто устареет к тому времени, когда он сможет защититься. А говорят, на ученом совете их кафедру и так уже ругали: не растим смену, ни одной кандидатской за пять лет. А кстати, результаты у Сушенцова... Да-да, с увлечением подхватил шеф, я уже говорил об этом Ивану Фомичу. Любопытнейшие результаты, а главное — даже не они сами по себе ценны, а то, что за этим открывается...

Широко, захватывающими мазками шеф набросал перед Каретниковым такие перспективы, что у Андрея Михайловича дух захватило. Не удержавшись, он сам подбросил идею, шефу она сразу понравилась, они тут же прикинули, какими силами можно одолеть это, Андрей Михайлович успешно доказал, что сил явно не хватает, вот если бы Сушенцова подключить... Ну, детали с Иваном Фомичом решите, с досадой отмахнулся Александр Иванович. Если он пока обойдется без Сушенцова — значит, обойдется. А диссертацию можно и в этой, как вы говорите, Тмутаракани дописать. Зато несколько лет Сушенцов настоящей жизни поучится. Словом, сами все утрясите с Иваном Фомичом.

Но Иван Фомич считал, что все утрясено: Ксения остается, а Сушенцов едет по распределению, через несколько лет привозит готовую диссертацию, защищается, и место ему тогда найдем на кафедре. А пока хорошо бы за год со старой темой развязаться.

К этому времени, по мере того как близилась к завершению диссертация Каретникова, все яснее стало пониматься всеми, насколько далек от этого же Иван Фомич. Уже много лет он работал над тем, чтобы найти и экспериментально обосновать новый доступ при резекциях верхней челюсти, ибо классический подглазничный разрез, создавая хронический застой лимфы, так обезображивал лицо, что глаз из-за отека на стороне разреза практически полностью заплывал. Однако сколько Иван Фомич ни бился над этой задачей, решить ее он не мог, без чего и диссертация никак не завершалась, несмотря на огромный материал, собранный и обработанный Иваном Фомичом.

После предварительного заслушивания Каретникова на заседании кафедры, когда он докладывал уже совершенно готовую к защите работу и шеф, победно выпятив челюсть, хвастливо посматривал на сотрудников, явно гордясь своим учеником, все вдруг осознали то, что давно можно было понять, но что из-за доброго отношения к Ивану Фомичу не очень виделось раньше. Все вдруг заметили (впрочем, Сушенцов — один он! — давно об этом догадывался), что шеф и оперировать предпочитает в паре с Каретниковым, и по научным вопросам скорее с ним советуется, чем с Иваном Фомичом, и что вообще он вроде смотрит на Андрея Михайловича как на своего преемника.

— Да, это вам не верхняя челюсть! — бубнил себе под нос Володя Сушенцов, когда что-то у них снова подтверждалось, в самой уже последней серии опытов. Допоздна засиживаясь вдвоем на кафедре, они спешили: Каретников — лишний раз перепроверяя результаты, а Сушенцов добирал кое-какие цифры к своей будущей диссертации.

Андрей Михайлович пытался хмуриться от ликования Сушенцова — к чему торжествовать над неудачами Ивана Фомича? — но и ему было приятно, что вон уже сколько лет бьется человек над докторской, а у него, Каретникова, так все быстро и хорошо получилось.

— Верхняя челюсть, верхняя челюсть... — дурачился Сушенцов, пробуя на разные песенные мотивы эти слова.

Возможно, от Володиного повторения уже и в Андрее Михайловиче навязчиво засело насчет верхней челюсти; а может, тут была и иная, необъяснимая или просто ускользнувшая, ассоциация с чем-то, о чем они болтали, занимаясь теперь чисто механической работой, или, сказав совсем общую, известную фразу, что обычная ошибка в науке — это искать там, где, по логике, как будто и надо искать, Каретников, может быть, что-то в себе самом этим подтолкнул, да и в Сушенцове, — неизвестно, но произошло нечто совершенно нелепое. В этом была даже какая-то злая, незаслуженная Иваном Фомичом ирония судьбы: то, к чему он шел столько лет, пробуя, отбрасывая, находясь совсем рядом, — им, Каретникову и Сушенцову одновременно, досталось во время легкой болтовни.