Случайные обстоятельства. Третье измерение - [143]

— А разве медицинский работник не такой же человек, как все? — не унималась Антонина Николаевна, подстегнутая словами Сушенцова и задетая тем, что все остальные, кроме нее, теперь отмалчивались. — Мы из другого, что ли, теста?!

— Ну, зачем так?.. — примирительно сказал Иван Фомич. — Это повинность такая наша... того... больных, значит, лечить...

— Что значит — «повинность»? — вскинулась на него Антонина Николаевна, в обиде позабыв о субординации. — Чем это я провинилась, что я врач? Ин-те-рес-но!..

— А это... не надо было тогда идти... — Иван Фомич покраснел и умолк.

— Что «не надо было»? — наступала на него Антонина Николаевна.

— А врачом, извините. Если... того... если непонятно.

— Как?! Как вы можете, Иван Фомич?! Как можно?! — со слезами в голосе обратилась уже ко всем Антонина Николаевна.

— Вы не так поняли, — стараясь успокоить ее, вмешался Каретников. — «Повинность» — не значит «виновный». Она — от слова «обязанность», «долг». Только и всего... Вы ведь именно это хотели сказать?

Иван Фомич лишь растерянно пожал плечами. Наверно, он и это тоже имел в виду, но он и о другом собирался: что вот у нас в клинике стали все чаще занимать койки... Нет, они тоже больные, ничего не скажешь, но когда без всякой очереди, лишь потому, что один то может, другой это... Хотя, конечно, для кафедры многое нужно: линолеум, к примеру, или рабочую силу, или инструменты заказать на заводе, и тот же санузел отремонтировать... Ведь тоже получается, что как бы взятка какая-то? Пусть и не для себя лично, но все равно... Или как?

Он чувствовал, что ему не смелости не хватает, а слов. Если бы жив был Александр Иванович, он... Ну, он!.. Тут уж никому не позавидовали бы. Он и слова бы нашел, и это... орал бы на них на всех, об стол кулаком бы стукнул... Но кто же так может? Ему одному они все разрешали...

Иван Фомич встал со своего места подле Каретникова.

— Разрешите, Андрей Михайлович? Я еще и... того... несколько о другом хотел...

— Ну конечно, конечно! — с облегчением кивнул Каретников, надеясь, что хоть с Антониной Николаевной как будто уладилось и его заместитель обратится теперь к чему-нибудь достаточно отвлеченному, чтобы никого из присутствующих больше не задевать.

— Как же так получается, товарищи? — сказал Иван Фомич. — Нам же всем стыдно должно быть...

Искоса взглянув на него, Каретников внутренне поморщился, но перебивать не стал: неловко было, раз сам же только что дал ему слово.

— Должно быть стыдно, — повторил Иван Фомич, — а мы? Не стыдимся, а еще, наоборот, возмущаемся! И чем?! Что врачу не следует уподобляться... того... Как же так оно получилось, уважаемые коллеги?!

— Я не понимаю! — оскорбилась Антонина Николаевна. — За что нас стыдить? Выходит, только врач и должен! Почему-то только он один всем и должен!

— Вообще надо опровержение! — воскликнула старшая медсестра Рита, женщина тучная и решительная.

— Какое опровержение? — не понял Каретников.

— Ну как же! По поводу этих статей в газетах, — объяснили ему.

Андрей Михайлович опешил. Только этого ему и не хватало: вместо осуждения, вместо некоторой даже самокритики — вся кафедра опровержение напишет!..

— Правильно! — поддержали старшую медсестру несколько голосов. — Что же это получается? Если где-то нашли отдельные случаи, когда взятки берут, так уже и на всех пятно?!

— Опровержение! — дружно потребовали и врачи, и сестры, и нянечки. — Все подпишем!

— Да это... вы что, товарищи? — оторопел Иван Фомич. — Получается, у нас у самих все с этим в порядке?!

— А с чем — «с этим»? — подозрительно спросила Антонина Николаевна.

Убежденные, что уж весь-то коллектив ошибаться не может, сотрудники заволновались, немедленно приняли сторону Антонины Николаевны — ведь предполагаться-то мог каждый из них, — и с молчаливым укором, а то и возмущенно посмотрели на Ивана Фомича, который почему-то вдруг решился посягнуть на их исконное право чувствовать свое общее духовное здоровье.

— Зачем же напраслину на весь коллектив возводить?! Это знаете как называется?!

— Охайное огуливание, — подсказал Сушенцов.

Здесь наступила пауза в страстях: поколебал-таки Владимир Сергеевич ненужное напряжение.

— Как-как? — поощрительно улыбнулся ему Каретников.

Они иногда разыгрывали на людях небольшие спектакли, понятные лишь им одним. Была в этом своя привлекательность — убеждаться, как хорошо угадываешь другого, ощущать определенную близость ваших натур и некое возвышение над остальными, которые не улавливали этой игры и сами не умели так.

— Виноват. Я хотел сказать: огульное охаивание, — поправился Сушенцов под общий смех. Он вопросительно взглянул на Каретникова: можно ли дальше продолжать — уловил тут же, что не только можно, но что его даже просят об этом, заранее уверены, что он сейчас дело скажет или по крайней мере поубавит пафос, обуявший всех остальных с этим опровержением.

— Благодарю, Иван Фомич... — Каретников с подчеркнутой холодноватой учтивостью наклонил голову в знак признательности, давая ему понять, что пора уступить место другому оратору. — Благодарю вас...

Спохватившись, Иван Фомич смущенно сел, а Сушенцов, пробираясь к столу и не зная еще толком, что же, собственно, говорить, чтобы и сказать все-таки что-то, а вместе с тем и никого не задеть при этом, об одном знал совершенно твердо: предпочитал Андрей Михайлович обходить стороной всякие хлопоты, избегал лишних обострений, не хотел без особой, уж самой крайней нужды прибегать к употреблению своей власти, к давлению на сотрудников, не нравилось ему в чьих бы то ни было глазах хотя бы на минуту плохим показаться, а нравилось ему, когда все вокруг его любили и восхищались им, как Александром Ивановичем, покойным их шефом.