Случайно - [81]

Не вся Евина речь записалась на автоответчик; он пропищал об окончании времени, отпущенного на сообщение, еще на словах: и увидела там, на дне.

На противоположной стороне Каньона, еще не различимой невооруженным глазом, на каменном уступе лежит ее давно умершая мать, накачанная морфием, и поет псалмы и разные песни, путая слова. Поет моя душа любовь Господь к тебе. Пришла медсестра и прикрыла дверь. На остров детства моего хочу попасть я снова. Ее матери было всего сорок четыре; конец. Она больше не могла держать голову; голова покоилась на ее груди, словно у мамы была сломана шея. Шея просто больше не работала. Мама тогда взяла Еву за руку и сжала ее с такой силой, что Еве стало больно, а когда отпустила, на пальцах Евы остались отпечатки ее колец. Она заговорила, то есть произнесла, вроде бы что-то сказала, но это были не слова. Поэтому Ева так и не узнала, каковы было предсмертное напутствие ее матери.

— Думаю, ты была уже достаточно взрослая, чтобы справиться, — сказал Майкл в первый же день их знакомства. — Ты уже перестала быть ребенком. Ты миновала стадию, на которой, по мнению психологов, дети, слишком маленькие, чтобы осмыслить потерю, ощущают, что их покинули все и навсегда.

— Ее последние слова были бессмыслицей, — сказала Ева.

— Нет, ты не права, — заметил Майкл. — В них был смысл — потому что она произнесла их. И хотя не знаешь, что она хотела сказать, они имеют смысл, потому что она сказала их тебе, как мать дочери.

— Да, — сказала Ева.

— Понимаешь, если конкретный смысл произнесенных слов неясен, — продолжал Майкл, — это не значит, что он отсутствует.

Этот разговор стал одной из главных причин, почему она вышла замуж за Майкла. Он показался ей человеком, с которым возможно вести беседы на особом уровне.

Бедный Майкл. Девушка по имени Эмма Саквил в конце концов устроила ему веселую жизнь. Правда, притаилась на автоответчике и лишь ждала, пока они вернутся из Норфолка. Но в их последний разговор ей показалось, что Майкл приходит в норму. Небольшое издательство решило напечатать сборник его стихотворений. Два появятся, кажется, в «Литературном приложении «Тайме». Майкл был по-детски счастлив по этому поводу. Но Астрид и на этот раз не пожелала с ней говорить, а Магнус был в библиотеке со своим другом, они готовились к экзаменам.

Ева: Священником? Почему — священником?

Майкл: Да я говорил ему, что сначала необходимо принять веру, что нельзя просто так взять и стать священником, но он посмотрел на меня как на кретина, — впрочем, он всегда смотрит на меня как на кретина. Ты не волнуйся, с ним все нормально, он очень огорчится, что не поговорил с тобой, вообще у нас все хорошо.

Ева: А как Астрид?

Майкл: Нормально, у нас все нормально.

Ева: Она продолжает одеваться во все красное?

Майкл: Послушай, у нее все хорошо. Ты не переживай. С ней полный порядок. У нее появились друзья. Она теперь делает альтернативную школьную газету, так, кажется. Сейчас она у себя, пишет очередной манифест. Яблочко от яблони.

Ева: Манифест? Ну неправда, я никогда не писала манифестов! О чем речь-то?

Майкл: Откуда мне знать? Так она мне и рассказала. Но зато она продемонстрировала мне значок — она сама делает их для своих друзей. И великодушно заявила, что может сделать и мне.

Ева: Да ты что? Майкл, ты счастливчик, живешь праведной жизнью.

Майкл: Правда, у меня был выбор: взять со словом «Воображение» или «Страх».

Ева: Воображение и страх?

Майкл: Да, именно так.

Ева: И что же ты выбрал?

Майкл: Нет, это секрет.

Ева: Тогда понятно, трусишка.

Майкл: Ха-ха.

Ева: Майкл, передай им обоим, что я их ужасно люблю. Что я думаю о них, сразу как только проснусь и перед тем как засыпаю. Я вижу их так ясно, словно они здесь, со мной.

Майкл: Ну, это уж слишком. Я точно знаю, что они здесь, со мной.

Ева: Знаю, знаю.

Майкл: Это я сужу по счетам из магазинов. Кстати, а как же я? Обо мне ты тоже думаешь?

Ева: Да, конечно. Ну да, я иногда вспоминаю о тебе. Как решил назвать-то?

Майкл: Что назвать?

Ева: Твой сборник стихов. Ты придумал название?

Майкл: А-а. Ну да. Я как-то забыл об этом. Надо бы нам почаще созваниваться. Он называется «Леди исчезает».

Ева: «Леди исчезает». А хорошо.

Майкл: Тебе нравится?

Ева: Кстати, тебе много заплатят?

Майкл: Хорошая шутка.

Ева: Нет, я серьезно, как у вас с деньгами?

Майкл: Ну, как сказать, пока мы держим оборону, но апачи явно готовят атаку, и я не думаю, что сборник сонетов надолго сдержит из ярость.

Ева: …То есть?

Майкл: То есть. Я не знаю, что будет дальше. Просто стараюсь не думать об этом.

Ева: Знаешь, я тоже поиздержалась.

Майкл: О! Это значит, что скоро ты вернешься домой?

На той стороне Каньона Ева снова увидела свою мать. На этот раз она уже не лежала в больничной койке, куда там! Она была молода, беззаботна и как будто стояла, опершись локтями на кухонную стойку, глубоко задумавшись. Она помахала Еве, и Ева разглядела, что та опирается на тонкую пластиковую панель, повиснув в прозрачном воздухе, а под ее ногами, болтающимися в пустоте, носятся крикливые вороны. На той стороне Большого Каньона стоял и тот, кто был ее отцом. Он картинно висел в воздухе над пропастью, над общей могилой длиной в 250 миль, шириной десять и глубиной в одну милю. Он казался старше, как-то грузнее, облысел. На нем был элегантный костюм; он открыл объятья ей навстречу. И тоже помахал ей рукой. А потом — и матери. И та помахала ему в ответ. А они оба, наконец воссоединившись, улыбнулись и вместе помахали ей на прощанье, словно находились на отдыхе в чудном месте, искренне наслаждаясь жизнью, и это было их долгожданное обращение к ней, которое наконец-то осуществилось.