Случайно - [79]

Майкл сделал вид, что у него зачесались глаза. Он потер их, потом откинулся на спинку, не открывая глаз. И пару раз уверенно кивнул.

— Когда я тебя обманывал? — сказал он.

…дороги, где на перекрестке из земли торчали почтовые ящики, ох, насмотрелась она на них за это время, и они уже не казались ей особенно трогательными, так, дальше идет проселочная дорога, а через несколько миль от нее ответвляется уже совсем узкая дорожка, которую она прозевала в первые две попытки. Дорожка привела ее к другой тоже почти неезженной, которая шла вдоль весеннего распускающегося леса и выходила на поле, а за ним на другое, третье, где паслись невообразимо прекрасные лошади. Холеные, само совершенство. За оградой под электрическим током, увешанной табличками «Проход воспрещен», лоснились и зеленели поля без конца и края. А между кромкой леса и многочисленными конюшнями тут и там виднелись дома. Без всяких оград. Некоторые были с иголочки, явно сооруженные по дорогим проектам, дома обеспеченных владельцев конных заводиков. А иные — менее презентабельные, поросшие мохом, некоторые совсем обшарпанные, с отваливающейся штукатуркой и латаной-перелатаной крышей, пошедшей волнами от многолетнего воздействия ветра и дождя. Большинство, вероятно, были летними «резиденциями», куда хозяева приезжали на время. Ведь от города сюда добираться всего два часа. И все, даже самые запущенные, были похожи на домики из детских сказок. Все без исключения — просторные. У всех были крылечки и двери из плексигласа. И у входа в каждый, даже в необитаемые как минимум несколько лет, стояли шесты с украшениями в виде звезд и ленточек, неподвижных в безветрии.

Ева припарковалась прямо на траве, напротив какого-то дома. Как и все остальные, он стоял посреди обширного участка травы. Причем ее не косили уже давно. Через три сотни ярдов, за деревьями прятался еще один дом, позади него — третий, и еще, и еще, позади поселка простирался прекрасно различимый в свете Луны далекий контур горной гряды, чье название она запомнила еще по школьному атласу. Катскилл, умница. Ум. Ницца. Это Ева-15 сочинила и записала в свой потрепанный дневник на уроке географии, посвященном слоям и коре Земли. Значит, Ева-43 ехала по верной дороге. Она знала точный адрес наизусть вот уже больше тридцати лет.

Ни на одном из домов не было номера. Пара домов вообще казались бесхозными. Вот этот, напротив нее, похоже, пустовал не первый год. В доме по соседству было тихо и темно, зато рядом с другим, что подальше, стояло несколько машин. Свет в доме погасили совсем недавно. Ева слышала, как люди зовут друг друга, как лают собаки.

По ее прикидкам, дом напротив был тот самый, который снимал ее отец, где он жил со своей второй семьей до самой смерти. Но дом выглядел заброшенным. Может, это и не его дом. На эту честь мог претендовать любой из окрестных особняков. А те, кто приехали в дом по соседству, с машинами и собаками, могли оказаться его родственниками, — впрочем, это было маловероятно: фасад дома выходил на другую дорогу. Но они могли знать точно, где тут дом ее отца, — если бы она сообразила постучаться к ним и спросить, пока еше не все улеглись спать.

В этой стране луна светила столь ярко, что при желании можно было ночью читать газету — если такое желание возникало. Вот сейчас Ева достанет газету и сядет на крыльцо заброшенного дома почитать.

Она вышла из машины. И уселась на капот.

Она находилась в самом сердце штата Нью-Йорк. Вдали виднелись горы Катскилл. Стоял май. В руках она держала газету, купленную этим утром в Нью-Йорке. На первой странице была крупная фотография мужчины, упакованного в черный пластиковый мешок. Это был самый настоящий труп. Отрешенное лицо человека, недавно отошедшего в мир иной. Мешок был застегнут почти до конца, но можно было разглядеть следы побоев на лице, разбитый нос, сломанные зубы, закатившиеся глаза. Рядом с трупом стояла девушка в полицейской форме. Хорошенькая, с улыбкой на губах, она выставила вверх большой палец, мол, отличный снимок. Ниже шел репортаж о женщине-пленнице семидесяти с лишним лет. Как-то раз ее вывели из камеры и стали натравливать собаку, чтобы заставить саму бегать на четвереньках, как собаку. Один солдат уселся ей на спину и так катался по тюремному двору, как на лошади. Были и другие снимки военнопленных, которых заставляли — под угрозой оружия или травли собаками — раздеваться. Потом солдаты надевали им на головы мешки и приказывали ложиться друг на друга, голышом, пока не получался штабель из живых голых тел, на фоне которого солдаты охотно снимались, радостно улыбаясь, словно на милом семейном празднике.

Ева, рассматривая эти фотографии, вдруг поняла, что в ее сознании происходит нечто очень странное. Она читала об этом феномене: несмотря на то, что фотографии посылали в мозг информацию о неких реальных событиях, чем больше она смотрела на них, тем меньше испытывала эмоций или вообще «брала в голову». Чем дольше она рассматривала эти фотографии, тем меньше верила, что это происходило с реальными людьми, и тем более обыденным занятием казалось складывать людей в штабеля, в принципе такое можно было устроить где угодно и потом сделать себе забавную фотографию, встав перед живой поленницей с широкой улыбкой.