Случайная женщина - [11]

— Как я счастлива! — говорит Ткаченко.

— Может быть, вы более ждали моего мужа?

— Ах, я так была огорчена, что не застала вас!

Теперь надо поцеловаться. Они целуются.

— Но у меня такой беспорядок. Знаете, когда приходится начинать новую жизнь…

— Но я думаю, что вы еще примиритесь друг с другом?

Они входят в комнату, в которой все говорит о жалких остатках роскоши, увезенных на правах бывшей любви из чужой квартиры. Здесь и бронзовые часы под стеклянным колпаком, а рядом две бутылки вина. Очевидно, эта женщина, справедливо выгоняемая Дюмуленом, уходя, хватала все, что попадалось ей под руку. Удивительно, что она с собой не захватила вдобавок его пиджака.

— Господа обойщики, вы можете придти окончить вашу работу через час… Нет, я теперь уже ни за что не могу примириться с Александром. Вы знаете, есть такие обиды… Но, к счастью, вы этого не знаете и даже не можете знать. Ваша жизнь, как река, течет в спокойных берегах. Я пошла не совсем обычным путем. (Она делает большие наивные глаза.) Я думала, что можно довериться исключительно голосу чувства и чужой порядочности.

Варвара Михайловна слушала, улыбаясь. Она желала казаться любезной и сочувствующей.

— А где же ваш сын?

— Мой малютка спит.

Ткаченко гордо подняла голову, точно готовая отстаивать дитя.

Варвара Михайловна сказала, изобразив в лице сочувственное понимание:

— Бедняжка, наверное, устал от переезда.

Ткаченко опустила ресницы, и подозрительно-красивые глаза ее тотчас набухли слезами.

— Это все, что у меня осталось в жизни. Правда? Ведь это так, кажется, говорится? Пойдемте, я вам его сейчас покажу.

Она иронизировала сама над собой и вместе смотрела на Варвару Михайловну просительно и виновато, точно сейчас зависело уже от Варвары Михайловны признать ее материнские права на этого ребенка. Варвара Михайловна поколебалась.

— Но мы можем разбудить его.

— Это ничего не значит. Ему пора вставать.

— Право же, мне бы это казалось…

Она не знала, что сказать.

— Пойдемте!

Ткаченко протянула руку, и в глазах ее была такая голодная просьба, что было невозможно отказать.

Обе женщины прошли в следующую комнату, где за драпировкой алькова лежал в кроватке большой, упитанный мальчик. Ткаченко дала электрический свет. Малютка открыл светлые глаза и испуганно повернул голову.

— Не бойся, Арсик, — сказала его мать и, опустившись перед кроваткой на колени, поцеловала ребенка в крутой лоб. — Эта тетя добрая.

Она протянула Варваре Михайловне свободную правую руку и крепко пожала ее пальцы. Может быть, она, в самом деле, верила в искренность ее сочувствия. Тем лучше.

— Может быть, вы соберетесь к нам завтра с Арсиком позавтракать и провести с нами день? Мои Воля и Муся будут рады Арсику.

И опять Ткаченко не удается скрыть мгновенного недоверия. Правда, она сейчас же начинает благодарить, но в глазах по-прежнему враждебный, насторожившийся вопрос в чем здесь ловушка? Это раздражает. Не слишком ли она для своего положения разборчива?

Обе церемонно улыбаются друг другу.

Ребенок садится на кроватке и спускает полные ножки без туфелек. Варвара Михайловна смотрит на него, и ей жутко, что он, этот не имеющий прав на жизнь, все же такой большой (почти одного роста с ее шестилетним Волей), хорошо упитанный и, кажется, даже довольно капризный, потому что довольно невежливо смотрит исподлобья. Бедняжка, попавший контрабандой в этот мир, вероятно, скоро должен будет получить первый жестокий жизненный толчок, когда спросит у матери:

— Отчего же не приходит мой папа?

— Я боюсь вас затруднить таким продолжительным визитом, — говорит Ткаченко, поднимаясь с пола. — Кроме того, мой мальчик слишком нелюдим…

— Нет, нет, вы приедете к нам к завтраку и останетесь на весь день. Мы все вместе пойдем играть в сквер напротив нас.

Ну, не наглость ли с ее стороны, что она смеет еще рассуждать! Она все еще надеется, что к ней приедет Васючок. Это так естественно, что подобные твари приберегают свои слезы для мужчин.

— Я с удовольствием приеду завтра к вам к завтраку, но только одна, без ребенка.

— Вы этим нас обоих (на слове «обоих» ударение) очень обидите.

Опускает глаза. А, в цель!

— Если это в самом деле для вас обида, то, конечно, мы приедем и проведем у вас целый день вместе.

— Ну, вот видите, как хорошо!

Обе улыбаются, смотрят друг на друга.

Уходя от Ткаченко, Варвара Михайловна с трудом удерживает на лестнице рвущийся, пополам со слезами, смех.

— О, пытка! Но зато она никогда не может себя упрекнуть ни в чем. Не правда ли? Васючок может спать спокойно, пока она стоит на страже его верности. Какая ирония!

X

За обедом у Васючка робкий, выжидающий взгляд: а вдруг она сегодня все-таки почему-нибудь с ним не поедет? Он, решительно как ребенок, всегда надеется: авось, что-нибудь случится, какое-нибудь такое, необыкновенное. И, по выражению его лица, Варвара Михайловна знает, что если Васючок отправится сегодня с визитами один, то непременно заедет к Ткаченко.

Но сейчас ей только смешно. Ах, хитрая скотинка этот Васючок! Надо только посмотреть на него, с каким наивно-невинным видом он сейчас, шумно глотая, кушает суп. Можно подумать, что его при этом глубокомысленные, слегка вытаращенные глаза свидетельствуют о серьезных процессах мысли, совершающихся в этом большом, точно коробка, черепе, покрытом мягкою, уже редеющею растительностью. Он делает вид, что забыл уже разговор в кабинете, и даже время от времени подшучивает над бонной и детьми. Но над нею он не решается подшучивать. Ее лицо он исследует частыми, косвенными взглядами: какая судьба его ожидает сегодня вечером?