Случай в Момчилово - [20]

— Товарищ Захов, — начал он и снова кашлянул, чтобы перейти на официальный тон. — Если я не ошибаюсь, вы в отпуске, верно?

— Да, в отпуске, — ответил Аввакум. «Опять начинается игра в прятки», — подумал он и добавил: — Мне пришлось на время прервать свой отпуск, но завтра я смогу возобновить его.

— Так-так… — кивнул по привычке полковник. — Очень хорошо! Это ваше право, разумеется. Море, пляж, солнце — все это приятно, что и говорить. Лежишь, отдыхаешь, никаких забот. Словом, живешь в свое удовольствие.

Аввакум вдруг вспомнил, что на завтра он назначил свидание Сие, и улыбнулся.

— Да, — вздохнул полковник. — Что ж, я очень рад. А между прочим, ваш Методий Парашкевов на волосок от смерти. Должен вам сказать, что этому человеку на лучшее рассчитывать не приходится.

Аввакум почувствовал, что у него запылали щеки.

— Вы, кажется, собирались ехать в Варну, на Золотые пески или что-то вроде этого? — продолжал полковник. — Я каждый год даю себе слово поваляться летом на этих песках, но дальше источников в селе Банкя не выбираюсь. А вот зимой мне иногда случается бывать на море. По службе, конечно… Так вот что. Должен вам сказать, положение этого Методия Парашкевова незавидное. Вы, вероятно, знаете, что правосудие руководствуется очевидными фактами и бесспорными доказательствами. А очевидные факты и бесспорные доказательства не в пользу вашего учителя, как ни печально это для вас… Я уверен, что ваши гипотезы в данном случае абсолютно верны, но для правосудия важны факты, а не гипотезы. Отпечатки пальцев Методия Парашкевова на разбитом стекле — это факт, верно? А то, что железный прут оказался загнутым наружу, а не внутрь — на это наплевать! Прутья можно гнуть куда угодно, на то они и прутья. Так что должен вам сказать, товарищ Захов, только когда ваша гипотеза cтанет фактом, то есть, когда будет обнаружен и пойман некто X., только в этом случае Методий Парашкевов увидит, как говорится, белый свет… Дело касается не одного Методия Парашкевова. Если следствие начнется и закончится обвинением только учителя, все произойдет так, как планировали враги: настоящий преступник, шпион останется на свободе, и у него будут развязаны руки… На границе орудует хитрый и ловкий шпион — вы представляете, Захов, что это значит? Да… А вот некоторые утверждают, что Солнечный берег куда приятнее Золотых песков. Это правда? В таком случае, почему бы вам не поехать туда… Будете загорать на дюнах, дышать влажным морским воздухом… Там, может статься, и своей любимой лапши со свежей капустой отведаете в каком-нибудь ресторане…

Аввакум уже не ощущал жары, напротив, его стало познабливать Полковника он слушал рассеянно, отдельные его слова пропускал мимо ушей; перед глазами Аввакума мелькали розовые фасады домов с желтыми балкончиками, а до слуха его как будто доносилось знакомое журчание фонтана. Потом он подумал: «А все-таки почему она больше не желает встречаться с инженером?» Полковник пророчит Методию Паашкевову виселицу, а ему сулит лапшу с капустой. Говорит про Солнечный берег, но почему-то вместо песчаных дюн Солнечного берега перед глазами Аввакума стоит белесая мгла, которую он видел в глубоких расщелинах Змеицы. И он спросил себя: «Неужели Методия Парашкевова действительно повесят?» И вдруг почувствовал, что на душе у него очень спокойно. Полковник распространялся о тушеной капусте и морском воздухе, а он, весь уйдя в себя и наслаждаясь спокойствием своей души, видел рисунок, который рука древнего художника запечатлела на терракотовой чаше: летящая оперенная стрела настигает серну.

— Товарищ полковник, — улыбнулся он. — Если вы не против, я могу отложить свой отпуск. В конце концов, и в Момчилове климат неплохой! Вы знаете, там есть такая местность, Змеицей называется, так она но красоте, как мне кажется, немногим уступает Солнечному берегу.

Полковник опять шарил в своем столе — ему хотелось закурить. Хотя у него не было насморка, он шмыгнул носом и нахмурился — вероятно, потому, что не нашел в ящике сигареты. Он взялся за телефонную трубку и, повернув к Аввакуму просиявшее, взволнованное лицо, сказал торжественным голосом:

— Сейчас я скажу Христине, чтобы поставила под кран еще одну бутылку. Ты не возражаешь?

12

Происшедшие события я описываю так, как вижу и понимаю их сейчас, когда все уже выяснилось и давно позади. Ведь с тех пор прошло больше года.

Так уж получилось, что дня за три до всей этой истории — дело было в субботу под вечер — отправился я прогуляться по дороге, ведущей в соседнее село Луки. Я очень люблю эту дорогу. Она мягкая, ровная, всегда покрыта толстым слоем серой пыли. Когда идешь по ней, кажется, что движешься по бескрайнему пушистому ковру. С обеих сторон к ней подступают округлые холмы. Одни по самые плечи утонули в сосновых лесах, другие, кажется, завернулись в зеленые покрывала с мохнатой родопской бахромой, то тут, то там разукрашенные брусникой и боярышником. Глядишь, среди дороги стоит заяц — прежде чем ее пересечь, он, навострив уши, внимательно прислушивается. Потом подбросит кверху серый зад, скок-скок — и пропал в придорожных кустах. Мне хорошо знакомы повадки этого кроткого воришки: проберется в один из момчиловских огородов и давай лакомиться курчавой капустой, сладким перчиком. Да с каким аппетитом! В сумерках здесь носятся летучие мыши. Прошелестят над головой — и след простыл. В воздухе пахнет хвоей, травами. И такая тишина кругом, что если раздастся где ранний крик еще сонной ночной птицы, то покажется, будто над ухом взревел лесной зверь. Сколько раз я, так глупо обманутый, вздрагивал, как последний трусишка! Особенно там, где дорога огибает Змеицу… Правда, это место я обычно прохожу форсированным маршем — упражняюсь в быстрой ходьбе; говорят, она укрепляет сердце. Упражняюсь до тех пор, пока не отдалюсь от таинственной Змеицы шагов на сто. И тогда снова перехожу на обычный темп. С пастбищ, что разлеглись между Момчиловом и Луками, временами доносится успокаивающий перезвон медных колокольчиков — там пасутся отары овец. Далекий собачий лай звучит в моих ушах, как сердечный привет. От него становится веселей на душе. Пусть себе лают, на то они и собаки!