Случай с жильцом на Дорсет-стрит - [6]

— Однако власти сочли смерть сэра Джеффри самоубийством, — сказал я. — Нашли записку. Коронеру этого хватило.

— Записка была вся в крови, я прав? — пробормотал Холмс, не вставая с кресла и касаясь кончиками пальцев своего подбородка.

— Полагаю, в этом и дело, мистер Холмс. Никто не заподозрил преступление, потому что расследование не проводилось.

— Ясно. Умоляю, продолжайте, мистер Мэклсуорт.

— Джентльмены, мне практически нечего добавить. Я уверен, что-то не так, и меня это гложет. Не желаю становиться соучастником злодеяния или скрывать сведения, способные помочь полиции, но я связан словом чести и должен выполнить обещание, данное кузену. На самом деле я даже не прошу вас раскрыть убийство; скорее, хочу успокоить свой разум и убедиться, что ничего криминального не произошло.

— Если сэр Джеффри заявил об ограблении, которого не было, он уже совершил преступление. Но это дело малое, согласен. Что именно вы хотите от нас, мистер Мэклсуорт?

— Я надеялся, что вы или доктор Ватсон составите мне компанию в поездке по известному адресу. На то есть масса очевидных причин. Я законопослушный гражданин, мистер Холмс, и хочу остаться таковым. Но опять же, вопрос чести…

— Несомненно, — прервал его Холмс. — А теперь, мистер Мэклсуорт, расскажите нам, что вы обнаружили на улице Далиа-гарденс, в доме номер восемнадцать?

— Это оказалось запущенное строение; раньше я в таких никогда не бывал. Все здания сгрудились вдоль короткой дороги, находящейся в четверти мили от станции метро. Я не ожидал подобного зрелища! Восемнадцатый выглядел еще более убого, чем соседские дома, — чрезвычайно унылое сооружение с облупившейся краской, заросшим двором и переполненными мусорными баками. В общем, картина, достойная скорее нью-йоркского Ист-Сайда, чем пригорода Лондона.

Я нашел грязный дверной молоток. Пришлось долго стучать, пока дверь не открыла удивительно привлекательная крупная дама с длинными руками, на чью внешность, по-моему, повлияла немалая доля южной крови. Меня изумил ее отменный маникюр. Незнакомка вообще выглядела безупречно, особенно если учесть окружающую обстановку. Она явно меня ждала. Ее звали миссис Галлибаста. Я знал это имя — сэр Джеффри часто говорил о ней с исключительной любовью и доверием. Женщина служила у него экономкой. Перед смертью он наказал исполнить свою последнюю волю, и теперь она передала записку, написанную им для этого случая. Взгляните, мистер Холмс.

Американец протянул моему другу листок бумаги, который тот должным образом изучил.

— Как я понимаю, вам знаком этот почерк?

Техасец не сомневался:

— Да, мужской, плавный, чуть неровный — я не раз его видел. В записке говорится, что я должен принять семейное наследство от миссис Галлибаста и, соблюдая предельную секретность, перевезти его в Америку. Оно останется на моем попечении, пока не найдется «пропавший» кузен. Если у сэра Джеффри появятся другие наследники по мужской линии, статую можно передать одному из них на мое усмотрение. Если таковых не будет, я должен завещать ее одной из моих дочерей — у меня нет сыновей — при условии, что та добавит фамилию Мэклсуорт к своей.

Очевидно, в некоторой степени я нарушаю клятву, но слишком мало я знаю об английском обществе и его обычаях. Я очень серьезно отношусь к семье, но понятия не имел, что связан родственными узами со столь прославленным родом, пока сэр Джеффри не написал мне. Хотя мы никогда не встречались, я чувствую себя обязанным исполнить его желание. Однако мне хватило ума понять, что события вышли из-под контроля. Я нуждаюсь в совете, желаю убедиться, что не стал соучастником преступления, а из всех жителей Англии только вы точно не выдадите мой секрет.

— Я польщен вашим предположением, мистер Мэклсуорт. Можете ли вы сообщить мне дату последнего письма сэра Джеффри?

— Оно было без даты, но я помню почтовую марку. На ней стояло пятнадцатое июня этого года.

— Понятно. А когда умер сэр Джеффри?

— Тринадцатого. Полагаю, он отправил письмо до своей смерти, но его забрали только на следующий день.

— Разумная догадка. И, судя по вашим словам, вы хорошо знакомы с почерком кузена?

— Мы переписывались несколько лет, мистер Холмс. Ни один фальсификатор, каким бы умным он ни был, не смог бы сложить все особенности и непредсказуемые описки в едва читаемые слова. Обычно рука у кузена была верной и писала очень характерным почерком. Это не подделка, мистер Холмс. Как и записка, которую он оставил экономке.

— Но вы никогда не видели сэра Джеффри?

— К сожалению, нет. Он упоминал, что хотел приехать на ранчо в Техас, но, полагаю, обстоятельства сложились иначе.

— Я видел его несколько лет назад, когда мы состояли в одном клубе. Он был человеком художественного склада, увлечен японскими гравюрами и шотландской мебелью. Любезный, рассеянный, довольно застенчивый. Явно благородного нрава. Как говорится, слишком хорош для этого мира.

— И когда это было, мистер Холмс? — Наш посетитель наклонился вперед, выказывая немалое любопытство.

— О, лет двадцать назад, когда я только начинал практику. Я нашел улики в деле, по которому обвинялся его молодой приятель. Сэр Джеффри оказался достаточно любезен и поверил в мою способность вернуть этого славного человека на правильный путь. Он искренне переживал за судьбу друзей и, насколько я понимаю, остался убежденным холостяком. Мне было неприятно услышать об ограблении. А затем несчастный покончил с собой. Я несколько удивился, но никаких подозрений насчет убийства не возникло; мое внимание тогда занимали другие проблемы. Сэр Джеффри был доброжелательным и отзывчивым, старомодным джентльменом. Покровителем бедных художников. Именно увлечение искусством, по моему разумению, стоило ему состояния.