Случай на улице Капуцинов - [32]
Во время исполнения Чиллепсом одной из вещей Мод встала и прошла в столовую.
— Пойду — посмотрю на мужа, — шепнула она мне на ходу.
Чиллепс закончил свою вещь, и дверь кабинета распахнулась. Портьера отодвинулась и показался Сандерс. Он тяжело дышал и был очень бледен.
— Простите, дорогие мои, — сказал он, прикладывая руку к сердцу. — Я сегодня что-то совсем расклеился и не смогу выйти к ужину. Сейчас Мод вознаградит вас за ваше долготерпение ужином, а я уж лягу. Ей-богу, совсем плохо, даже стоять не могу…
— Ну, ложись скорей, дорогой! — сказала стоявшая сзади Сандерса Мод.
Сандерс смущенно улыбнулся, кивнул головой и задернул портьеру. Через некоторое время из столовой, видимо, сообщающейся через спальню с кабинетом, вошла Мод, сильно расстроенная.
— Такого сильного припадка уже давно не было, — растерянно улыбаясь, сказала она. — Это меня очень беспокоит. Доктор недавно наговорил ужасов об его сердце.
В столовой загремели ножами и так же гулко часы пробили башенный удар; я взглянул на свой брегет — было половина двенадцатого.
— Я вас совсем заморила голодом. Ужинать, ужинать! — сгоняя с лица волнение, оживилась Мод.
И, взяв себя в руки, угостила нас великолепным ужином. Правда, его великолепие полностью ощутил только Лаке да разве Чиллепс. Оба они отдали дань и замечательному лангусту, и рябчикам, и всему тому, что придумала фантазия Мод. Брахистохрона ел мало, видимо, удрученный всем происшедшим. Нехорошо было на душе и у меня.
В молчании закончился ужин.
А после него, извинившись перед хозяйкой, мы сейчас же встали.
— Простите уж нас с Сандерсом, — сказала Мод, крепко пожимая мне руку на прощание и виновато улыбаясь.
— Я завтра утром позвоню — узнать об его здоровье, — сказал я, отвечая на пожатие.
— Свидетель, а вы знаете, чем рискуете, давая ложные показания? — говорил мне на другой день полицейский комиссар, смотря на меня через стол подслеповатыми глазами.
— Я не мальчик, г-н комиссар, и знаю, что говорю, — отвечал я, — а кроме того, не страдаю галлюцинациями.
— Садитесь! Гражданин Гро, где были вы между девятью и двенадцатью часами вечера вчера, 28-го июня?..
— У моего прежнего ученика по политехникуму, доктора механики Эллиота Сандерса.
— Вам знакома эта трость?
— Да…
— Кому она принадлежит?
— Сандерсу. На ней инициалы «Э. С». Она из баккаута, я ее хорошо знаю. Сандерс купил ее с месяц тому назад.
— Этот бумажник?
— Его, Сандерса.
— Садитесь! Гражданин Чиллепс, вы тоже были вместе с Глиссом и Гро у Сандерса?
— Да.
— Вы целиком подтверждаете показания гражданина Глисса о припадке Сандерса во всех подробностях?
— Да.
— Хорошо, садитесь! Служитель, введите арестованного.
И перед нашими изумленными глазами предстал Сандерс… Он был, как и вчера во время припадка, страшно бледен. Он кивнул нам головой и мы прочли в его взоре выражение безысходной тоски.
— Д-р Эллиот Сандерс, — спросил комиссар, — чем вы объясните, что вчера, около двенадцати часов ночи, полицейский служитель подобрал на Улице капуцинов вот этот бумажник и эту трость, ведь они ваши, не правда ли?
— Не знаю… — глухо ответил Сандерс. — Они действительно мои… и я попрошу у вас разрешения сесть. Я совсем болен, у меня вчера был припадок и я не оправился от него.
— Хорошо, садитесь. Дальше… Чем вы объясните, что рядом с этим бумажником и палкой лежал труп только что убитого человека? Убитого вами, гражданин Сандерс!
Вот тут-то и вступило в свои права то изумление, о котором мне напомнил Джульфо и его фокусы. И, как это принято говорить в рассказах, разразись над нашими головами гром с сокрушительной молнией, это изумило бы нас несравненно менее, чем слова, сказанные комиссаром.
Помню, мы все вскочили, стали кричать, замахали руками… Особенно неистовствовал Чиллепс, — он подбежал к комиссару и, стуча кулаком по столу, весь красный от натуги кричал тому в физиономию, выпучив глаза:
— Ложь, ложь, ложь!! Сандерс все время был дома, дома!!!
— Не мучьте больного человека, — кричал я, — вы не имеете права издеваться! Это произвол, мы будем жаловаться.
Когда все немного успокоилось, комиссар крикнул в дверь:
— Брудис!
Вошел полицейский так быстро, непосредственно за зовом, что не было никакого сомнения в том, что он стоял у двери и прислушивался ко всему, происходящему в комнате. Он смущенно подошел к столу комиссара и остановился, вытянув руки по швам.
— Я ничего не понимаю, Брудис, — сказал комиссар, — эти граждане в один голос утверждают, что гражданин Сандерс провел время с девяти до двенадцати часов у себя дома и никуда не отлучался… Одним словом, вы настаиваете на том, что вчера на улице Капуцинов, т. е. в стороне города, противоположной Овальной площади, где живет д-р Сандерс, около двенадцати часов ночи вы видели его, Сандерса, склоненного над убитым человеком и убежавшего при вашем приближении?
Брудис пожал плечами.
— Было темно, г-н комиссар… Вы ведь знаете, Улица капуцинов очень слабо освещена… Я мог и ошибиться… Одно могу сказать, что убийца был такого же роста, как и д-р Сандерс.
И, помолчав, добавил:
— Тут даже дело не во мне и не в моей возможной ошибке… Ведь бумажник и трость все-таки принадлежат д-ру Сандерсу, а также и визитная карточка, которая была в бумажнике…
