Случай на Прорве - [9]

На пороге показалась маленькая, седенькая старушка. Внешний вид ее никак не вязался с окружающей обстановкой, с подслеповатыми окнами старенького дома, ремонт которому не делали, наверно, ни разу со времени постройки. Была она вся круглая, розовая и сдобная. Ей бы больше подошел теремок с резными наличниками и ярко выкрашенным крыльцом.

Старушка с недоумением посмотрела на незнакомцев. Боясь ее напугать, Максимов тут же в дверях вполголоса сообщил, что приехал поговорить насчет квартирантов. Она захлопотала, засуетилась и, пропуская гостей в комнату, все сетовала на пропажу своих жильцов. Максимов слушал ее не перебивая и пока не задавая вопросов.

— Видишь ли, сынок, — приговаривала она, усаживая вошедших, — живу я одна, дети давно разъехались по белу свету. Меня, правда, зовут к себе, но я не еду. Здесь хочу век свой дожить, да и лечь рядом с мужем моим. Вот и пускаю квартирантов, чтобы одной не страшно было.

Максимов уловил в голосе старушки беспокойство и тут же сообразил, откуда оно исходит. Она конечно же побаивалась, как бы из-за квартирантов ее не обвинили в получении нетрудовых доходов. Дмитрий Петрович, будто не замечая ее состояния, вежливо поддакнул.

Сразу приободрившись, хозяйка стала рассказывать о Горбачевых.

— Валентина с Костей у меня года полтора живут, — вспоминала она, — да и девочка сначала тоже. Сил-то, правда, у меня не было с ней сидеть, ну и отдали они ее вскоре своим родителям. Сначала квартиранты жили неплохо, но прошло месяца три-четыре, и Константин стал частенько с работы приходить пьяным. Как придет такой — все ему не нравится, а Валюша в слезы, уж больно она его любит. Он над ней и так измывается, и эдак, а она молчит. Руку поднимал на нее иной раз.

Старушка вытерла платочком глаза.

— Потом не ночевал как-то. Она глаз не сомкнула, все в окошко смотрела, думала — не случилось ли чего. А он на другой день к вечеру появился, пьяный, сказал, что у друга остался. Потом объяснять перестал. Дня два не показывается, придет злой, все швыряет, ударить ее норовит. Понимала она, конечно, другая у него есть, а вот сил разойтись с ним не хватало. Так последние месяцы и жила. Не то замужняя, не то разведенная. Как появится Константин, все ему о дочке говорит, уехать куда-то предлагает. Бывало, правда, и он себя виноватым чувствовал. Наверно, с другой нелады в это время случались. Я-то знаю, с кем он жил. Она на колхозном рынке в кооперативной палатке торгует. Видела я, он у нее там сидел перед закрытием, помогал товар с прилавка убирать. И что ему в ней понравилось? Колода какая-то против Валюши.

Марфа Тимофеевна разволновалась и побледнела. Воспоминания давались ей нелегко. Накапав себе в стакан несколько капель остро пахнувшего лекарства, она молчала, собираясь с силами.

Выждав некоторое время, Максимов поинтересовался, когда она в последний раз видела Константина Горбачева.

— Постой-ка, дай вспомнить, — старушка потерла лоб. — Ну да, Валюша с воскресенья не появляется, аккурат восемь дней, а Костя в пятницу приходил веселый вроде, шептались они между собой тихонько. Просветленная Валя после встречи была. В субботу я в церкви почитай весь день пробыла. Вернулась — никого. С той поры ни его, ни ее не видела. Думала сначала, может, к родственникам каким уехали и заночевали, а через несколько дней заволновалась. Вещей ее многих в комнате нет, подружка с работы спрашивала. Я к родителям Валентины узнать побежала, оказывается, и там давно ее не видели. Боюсь, худа бы не случилось.

Марфа Тимофеевна опять смахнула слезу.

Максимов с понятыми осмотрел комнату, где жила Валентина. Там царило запустение. Старушка ничего не трогала, рассчитывая на возвращение квартирантов.

Даже на первый взгляд было заметно, что в комнате остались лишь вещи, не представлявшие ценности или громоздкие. Из одежды, по словам хозяйки, почти все исчезло. Коричневого вельветового платья в шкафу не оказалось. По всему было видно, что в скором времени жильцы сюда возвращаться не собирались. Это еще больше насторожило Максимова.

Теперь предстояло побывать в мастерской, изготовляющей различные похоронные принадлежности, где Горбачева работала бухгалтером-кассиром.

В помещении пахло воском и свежей краской. Вдоль стен — венки из искусственных листьев и цветов. На столе у окошка навалом широкие черные ленты. Около них примостился какой-то субъект в живописно запачканной одежде. Он периодически обмакивал кисть в серебряную краску и крупными буквами выводил на лентах грустные слова, мурлыкая себе под нос веселый мотивчик.

Печальная обстановка бюро никак не вязалась с его внешностью, носом-картошкой в красных прожилках и маленькими развеселыми глазками.

У столика, вплотную придвинутого к натертому до блеска барьеру, сидела женщина лет пятидесяти. По правую сторону от нее лежали старые громоздкие счеты, по левую — книжка с квитанциями. Она делала какие-то расчеты, разговаривая с единственным посетителем. Все выходило у нее медленно и непрофессионально. Максимову подумалось, что именно за этим столом и работала Валентина Горбачева несколько дней назад.