Случай на границе - [4]

Я учусь волноваться

«Товарищ лейтенант, — негромко говорит кто-то наверху. — Шесть тридцать, товарищ лейтенант…» Это я слышу во сне. И внезапно, спохватившись, что это не сон, резко поднимаюсь, сажусь. Трясу головой, пытаясь сбросить непреодолимое, какое-то болезненное оцепенение. Смотрю на часы. Шесть тридцать четыре. Значит, я спал два с половиной часа…

Трудно передать мое незавидное состояние в этот момент. Трещит, разламывается голова. Сон был слишком короток, чтобы освежить её. Ноет всё тело, вымотанное многодневной качкой.

А ведь прошло всего восемь суток, как мы вышли на патрулирование. Восемь суток, а мне кажется, что прошло много месяцев напряженного, трудного, изнурительного плавания. Теперь я начинаю понимать, что одно дело — просто быть в море и совсем другое — быть в море, непрерывно ожидая тревоги, неожиданности, ожидая врага, выясняя этого врага в бесконечном пространстве Балтики…

Я напрягаю все силы, чтобы встать, но тут же резкий рывок бросает меня назад, на узкую твердую койку. И снова я не могу от неё оторваться. Что бы я только не дал сейчас за десять минут сна!

И всё-таки я встаю. Лезу наверх, в квадратный люк — там штурманская рубка. Я ещё ничего не соображаю спросонок.

Вылезаю из люка и, стараясь не скользить подошвами по линолеуму, которым устлана палуба рубки, с трудом удерживаю равновесие у стола. Я вижу профиль Алексея Дмитриевича Полянкова. Он будто не замечает меня, склонившись над картой. Потом, не поворачивая головы, говорит:

— Ну как, отдохнули, штурман? — И, широко улыбаясь, добавляет: — Поправили свое хлипкое здоровьишко?

«Хлипкое здоровьишко» — одно из любимых выражений командира.

— Ух-мм, — киваю я головой, постепенно приходя в себя. И вдруг чувствую, что мне становится легче. — Поправил, — говорю, улыбаясь, и тру ладонями глаза.

Мой командир из тех, кто не любит ни спешки, ни преждевременных выводов, ни опрометчивых шагов. Он около пятнадцати лет провел на границе, и граница приучила его быть осторожным. Он не любит спать в походе. Я помню, как во время одного многодневного патрулирования он соснул самое большое три раза и то на часок-полтора. Зато, возвратившись на берег, отсыпается сутками.

На его счету самое большое количество задержаний. Говорят, что ему просто везет, но, как я потом убедился, везение здесь ни при чём. Опыт и мастерство судоводителя сочетаются в нем с непостижимым «чутьем» пограничника и качеством, о котором я уже говорил, — умением «постоянно волноваться».

Но первые дни я был совсем не восторженного мнения о своем командире. Дело в том, что он буквально не давал мне минуты покоя…

Сразу же после вахты, когда я спешил в свою крохотную каюту, меня останавливал его спокойный голос:

— Подождите, штурман. Давайте поработаем…

Шепча про себя проклятия, я возвращался к столу, брал линейку, карты и ждал.

— Так, — неторопливо говорил Алексей Дмитриевич. — Значит, пеленг… дистанция… — он задумчиво стучит пальцами по столу, — дистанция до цели тридцать кабельтовых.

Я склоняюсь над картой, стараясь как можно скорее отделаться от назойливого командира. Произвожу подсчет…

— Скорость — шесть, — буркаю, наконец, я.

— Отлично. — Полянков улыбается. — А теперь поднимитесь-ка на мостик. Допустим, надо подойти к цели…

Поспать бы, товарищ капитан третьего ранга… — говорю я.

— Поспать? — Полянков поднимает брови. — А, поспим, поспим. Вот на базу придем — ох, поспим!..

Чертыхаясь про себя, я лезу на мостик.

— Регланчик не забудьте! — бросает командир вдогонку.

Сжав зубы и коченея от встречного ветра, я хмуро гляжу вперед, туда, где графитово-серая вода Балтики смыкается с таким же серым, безразличным небом. А когда спускаюсь вниз, меня встречает невозмутимое:

— Допустим, через… — командир смотрит на часы, — четырнадцать минут надо высаживать осмотровую группу. Вы назначены командиром. Ваши действия?

Но странно, чем чаще повторяются такие «истязания», как я их называю про себя, тем больше я вхожу во вкус «имитации задержание». И потом уже часто бывает так: даже будучи приглашен в гости в командирскую каюту, а такое в дальнейшем случалось всё чаще, даже за чашкой крепкого командирского чая, во время шахматной партии я вдруг, забывшись, горячо спорю, как, по моему мнению, следует вести себя, если нарушитель отказывается повиноваться.

Во время этих споров я узнавал множество интересных вещей. Больше всего мне запомнилось изощренное разнообразие средств, к которым прибегают нарушители. Рассказывая о них, Алексей Дмитриевич перечислял самые удивительные случаи.

Однажды, идя полным ходом вдоль госграницы, корабль нашей пограничной части заметил проплывший прямо у борта ящик из-под консервов. На корабле не обратили на него особого внимания — мало ли может быть в прибрежной полосе плавающих отбросов. Возвращаясь через несколько часов этим же курсам, корабль снова нагнал пресловутый ящик. Полагаясь только на свое чутье, вахтенный офицер приказал вынуть ящик багром из воды. Матросы, подцепившие ящик, увидели под ним торчавшую из воды дыхательную трубку…

Это произошло всего за несколько месяцев до моего прихода. А вот другой случай.