Слой - [56]

— Шапку надень, — сказал шедший чуть позади Лузгин.

— И все-таки жалко, что Сашку похоронили здесь, — вздохнул несший лопаты Комиссаров. — Тут наших никого, редко видеться будем.

— Да, на Червишевском наших — целая общага, — добавил Лузгин. — Славка Терешин, Боб Шпильковский, Валерка Тюрин… Кто там еще?

— О, если всех вспоминать… — снова вздохнул Комиссаров. — Да еще родственники.

Насчет общаги — это точно, — сказал Кротов. — Когда батю хоронили, друг его сказал на кладбище: «Не нравится мне это общежитие…». Теперь и сам там поселился, в общаге этой. Да, кто-нибудь узнавал, сколько вообще могил на Червишевском?

— Считай, второй город, — ответил Валерка Северцев.

— Ну, ты скажешь тоже! — заспорил с ним Вовка Лузгин. — Хотя, впрочем… У кого курево осталось? Я свои все спалил.

Когда Кротов протянул ему пачку, спросил:

— Ты когда-нибудь сознаешься, где «Бенсона» берешь?

— В тумбочке, — сказал Кротов.

— Жопа ты жадная, — резюмировал Вовка и получил тумак от Кротова. — Кстати, ты деньги на выставку дашь?

— Какую выставку?

— Мы тут посовещались в народе и решили выставку Сашкиных работ устроить. Ну, посмертную, так сказать.

— Это что, той бабы идея? — зло спросил Кротов.

— Какой, на хер, бабы! — в свою очередь озлился Лузгин. — При чем тут бабы, твою мать? Мы, друзья, решили, что надо сделать.

— Ну так сделаем, если решили. Во сколько это обойдется — так, навскидку?

— Хрен его знает. Ну, аренда помещения, рамы понадобятся…

— Узнай и скажи, там подумаем.

— Нет, ты все-таки жопа банкирская! — почти с восторгом сказал Лузгин. — Никогда просто так не согласишься сразу. «Па-а-ду-ма-аем!».

— Чего вы ругаетесь, мальчики? — спросила Светлана. Они почти нагнали ее и детей, препираясь на ходу и непроизвольно ускорив шаг. — Не надо ругаться, пожалуйста.

— Да что ты, мать! — Лузгин шагнул пошире, пошел вровень с Сашкиной женой. — Это мы от тоски материмся, прости.

Светлана закивала понимающе, погладила Лузгина по щеке.

— Я вам так благодарна, мальчики. Как вы все хорошо сделали для Саши. И Анатолий Степанович доволен, что вы его послушались.

— Кончай, мать, — сказал Лузгин. — Мы Сашке, быть может, больше родственники, чем… — он не договорил, но было и так понятно. И Кротов, мысленно соглашаясь с Лузгиным, беспокоился лишь о том, чтобы Светлана не приняла лузгинскую фразу на свой счет.

На площадке за воротами кладбища уже рычали моторы машин, люди топтались снаружи — видимо, ждали команды. Начальственная баба подошла к Кротову, спросила насчет поминок, он ответил.

— Внимание, товарищи! — заголосила начальница. — Все рассаживаемся на транспорт и следуем в кафе «Отдых», где состоятся поминки по усопшему! Приглашаем всех! Так, товарищи, рассаживаемся в организованном порядке!..

— Хочешь, я ее пну? — спросил Лузгин.

— Что ты, Володя! — испугалась Светлана. — Как ты можешь такое!..

— А, надоела эта трепотня. При жизни Сашку гнобили, а как умер, бля… О, прости.

— Ты Ирину не видела? — спросил Кротов, уводя разговор от опасного. — Хотя, впрочем, что ты тут видеть могла.

— Здесь она, — сказала Светлана. — Тамара тоже здесь, Володя. Как я рада, что все пришли…

Катафалк, на котором прибыли на кладбище близкие родственники, давно уехал, и встал вопрос, на чем их теперь везти. Кротов подумал и сказал:

— Света, бери детей и деда и давай ко мне в машину.

— Правильно, — добавил подошедший Епифанов. — А твоих родителей я на своей «Волге» увезу.

— Давайте, мы в автобусе поедем, — согласился Лузгин. — Только дай цигарку на дорогу.

— Насчет гаишной машины ты расстарался? — спросил Кротов Епифанова. Тот кивнул. — Молодец, старик, еще раз спасибо тебе.

— Ну, всё, — сказал Лузгин. — Создаем уходяемость.

Старик Дмитриев уже привычно влез на переднее сиденье, шарил рукой застежку ремня безопасности.

— Не надо, — остановил его Кротов. — Никто нас не тронет, колонной пойдем.

Светлана с мальчишками устроилась сзади. Пока стояли, поила их чаем из термоса. Старик отказался, хотя видно было — промерз накрепко, но чашка термоса была одна.

— Это ваш «джип», дядя Сережа? — спросил старший мальчик.

— Служебный, — ответил Кротов, и они поехали.

После той памятной ссоры Кротов с Дмитриевым так и не изжили до конца образовавшийся холодок в отношениях. Виделись отрывочно, иногда напивались ко взаимному удовольствию, а вот в семье Сашкиной Кротов почти перестал бывать, а потому Светлану видел редко, два-три раза в год по праздникам и, казалось, совсем забыл ее как женщину, которую знал когда-то.

Будущую жену свою Ирину он «вычислил» совсем молоденькой студенткой-второкурсницей; «довел» ее до диплома и только потом женился, хотя спал с ней со дня знакомства и трижды за студенческие годы отправлял на аборты. Жену он искренне любил как женщину и мать его детей, особенно Митяя. В постели с ней себя не насиловал, был доволен и горд собой и Ирининой встречной радостью. Вот уже много лет он не мотался по бабам и не искал их, а случайные пьяные случки, когда все равно с кем, по-мужски в расчет не принимались.

Так почему же именно сейчас, на этом кладбищенском разъезде, он все чаще и чаще поглядывал в надоконное плоское зеркало, где вздрагивало бледное Светкино лицо, и в голову лезли кощунственные в сей момент воспоминания и ощущения. Ругая себя последним козлом, Кротов мысленно снова и снова переворачивал Светку на живот, как она любила. Он заерзал на сиденье, усмиряя возникшее в штанах неудобство. «Вдову утешают в постели». Эта всплывшая в памяти гадость окончательно добила Кротова, и он сжал зубы и помотал головой от омерзения к собственному скотству, но ничего поделать с этим скотством не мог.