Слой 3 - [8]

Как человек незашоренный и довольно-таки информированный, бывший строитель и хозяйственник Слесаренко готов был признать, что весь этот реквием звучит с изрядной фальшью. Кто первым выстучал касками право прибрать к руками и поделить на акции свои предприятия? Да те же шахтеры. Кто первым решил немного покувейтничать отдельно от страны? Нефтяники в обнимку со своим начальством. Кто бросился чуть свет к окошкам скупных касс менять свое право владения на деньги и вещи? Кто первый заорал потом: «Распродали страну!..».

Тоскливая безысходность происшедшего заключалась не только в том, что случилось и скоро случится еще, но и в том, что так называемые простые люди никогда не признаются даже себе в их собственной, личной и совокупной, вине за случившееся. И тем не менее Виктор Александрович Слесаренко по-прежнему любил этих людей и понимал их обозленную растерянность.

– Надо идти, – сказал Кротов.

Полковник двинулся первым, на ходу прилаживая двумя руками к круглой голове фуражку. От насыпи засеменил ему навстречу худой майор в расстегнутом кителе, подбежал и пошел у плеча, шевеля губами; полковник кивал фуражкой и ускорял шаги.

Вдоль насыпи горели два костра, висела на кольях с веревками большая, армейского типа, палатка, рядом с ней стоял на козлах дощатый стол с двумя скамейками, и женщины в платках ходили от стола к палатке.

– Палатка чья? – спросил Виктор Александрович.

– А бог ее знает, – ответил на ходу полковник. – Вроде бы геологов.

– Что, и геологи здесь?

– Да всех понемножку...

– А где же Харитонов?

– В палатке, наверное. У них там вроде штаба.

С песчаного бугра они спустились к насыпи, где вдоль канавы переминались милиционеры из оцепления. Сидевшие на рельсах стали подниматься, несколько мужчин неловко заскользили вниз по гравию отсыпки; из палатки, щурясь на солнце и всматриваясь, выходили люди, и среди первых Слесаренко легко узнал по черной густой шевелюре депутата Харитонова – единственного среди всех в костюме и при галстуке.

– А где же господин Вайнберг? – спросил Харитонов, когда сблизились возле стола, и протянул руку Виктору Александровичу. Слесаренко пожал костлявую кисть и уронил ее.

– Здравствуйте, товарищи. Я – исполняющий обязанности мэра Слесаренко Виктор Александрович.

– Ну и что? – Загорелый мужик в расстегнутой до пупа джинсовой рубашке, стоявший рядом с депутатом, нагло смотрел в лицо Слесаренко. – Что дальше-то? Где Вайнберг, почему деньги не везет?

– А вы меня с Вайнбергом не путайте, – повысил голос Виктор Александрович. – Вайнберг за свое отвечает, а я за свое. Зачем звали? – добавил он, переведя взгляд на Харитонова.

От костров, от дальних сторон насыпи к ним подходили люди, кольцом охватывая стол и противостоящих.

– Мы тебя не знаем, начальник. – Загорелый повел головой налево и направо, как бы разбрасывая перед собой колючую проволоку отторжения. – Ты вообще откуда взялся здесь у нас?

– Из Тюмени, – сказал Виктор Александрович. – А ты откуда?

– Я-то отсюда. Мы все – отсюда. Это вы с Вайнбергами понаехали... Ты чего приехал-то? Чего тебе в Тюмени не сиделось? Тоже захотелось нашей нефтью торговать?

– Давайте по существу и без оскорблений, товарищи!

– Харитонов тоже посмотрел налево и направо строгими глазами, и в кольце крикнули: «Вайнберга давай, Вайнберга!».

– Нет, – сказал мужик в рубашке, – пусть ответит.

– Помолчите, Зырянов! – коротко рявкнул полковник. – На вас уже уголовное дело заведено, знаете?

– Это вы можете, это у вас быстро, – загорелый позэковски убрал руки за спину. – Давай, цепляй, начальник, это тебе не воров ловить, это просто – вот он я.

Слесаренко полуобернулся к Кротову; первый его зам ковырял песок носком черного ботинка. И внезапно Виктору Александровичу стало абсолютно все равно, что и как тут будет дальше.

– Ты хочешь знать, – сказал он загорелому, – почему я сюда приехал?

– Хочу, – сказал загорелый.

– Потому что предложили работу.

– А в Тюмени что, с работы туранули?

– Нет, не туранули.

– Тогда какого хрена?

– Ну ладно вам, Зырянов, – поморщился депутат, – не уводите в сторону вопрос. – Уголки воротника неновой и несвежей рубашки Харитонова топорщились гвардейскими усами, и депутат приминал их время от времени длинным пальцем.

Минуту, – сказал Слесаренко. – Я тебе отвечу.

– Ну, отвечай, – усмехнулся загорелый.

– У меня в Тюмени жена умерла.

– Когда? – само собою вырвалось у загорелого.

– Полгода назад. Нет, уже чуть больше.

– Извини, мужик, – сказал Зырянов. – Я врубился, извини.

– Послушайте, давайте сядем и поговорим спокойно! – воскликнул Харитонов, жестом тамады приглашая всех к столу.

Виктор Александрович уловил справа за плечом неясное движение чего-то темного и с блеском, повернул голову и едва не уткнулся носом в объектив телекамеры, тут же шарахнувшейся от него. «Уже снимают? Уже успел Лузгин? Какого черта все это?». Он увидел, как настороженно раскрылся и захлопнулся свободный от видоискателя глаз телеоператора.

– Не надо, уберите, – выговорил он сквозь зубы и пошел к столу, где суетящиеся тетки расхватывали и уносили в палатку последние тарелки и кастрюли.

– Тебя Воронцов пригласил? – спросил загорелый, когда расселись по обе стороны стола.