Слой 3 - [54]

Снова забрякала музыка, и голос Лузгина громыхнул через динамик:

– Ну, вы даете... Щас приду!

– Анечка, вы прелесть, – сказал Кротов. – Только слишком зубастая.

– Ага, – сказала Лялина и улыбнулась по-американски. Кротов и предположить не мог, что созерцание чьих-то десен может доставить ему удовольствие. «Не лишен наш Вовик вкуса, не лишен, однако...». Хмурая девица возникла из темноты и отцепила прищепку микрофона. В студию ворвался Лузгин, обежал вокруг стола и чмокнул Лялину в тугую щеку.

– Какие нежности, – сказала Лялина.

– Виталич, ты раскрылся! – сказал Лузгин, помахав пальцем перед кротовским носом. – Это война. Ты понимаешь? Это – война. Обратной дороги уже не будет. Извини, но тебя понесло. Ты раскрылся!

Кротов и сам знал, что его понесло. Еще в машине он настроился говорить о том же самом, о чем и говорил потом в передаче, но мягче, без эмоций, отстраненнее, и вдруг сорвался и пошел открытым текстом. Уже сейчас, так и не избавившись до конца от впервые испытанного им наркотического куража прямого эфира, он начинал понимать, что Анечка Лялина попросту «поймала его на прием», как говорится у борцов, и мягко уронила на лопатки – почти без слов, одним лишь взглядом, в котором читалось: я вам не верю, – и Кротов, подсознательно стараясь преодолеть этот взгляд, забирался все дальше и дальше, пока не пересек грань допустимого и покатился вниз без тормозов.

– Это у вас от природы, Анечка, или Лузгин научил?

– Вы о чем, Сергей Витальевич?

– Вы сами знаете о чем.

– Мне за это деньги платят. Это моя работа.

– Хорошие деньги?

– А вы хотели бы предложить мне... плохие?

– Аня, перестань, я тебя умоляю! – Лузгин развел руками, словно рефери в боксе. – Скажи лучше спасибо за подарок, который тебе сделал мой друг Сережа. Надеюсь, ты готова признать, что нынче вечером твой рейтинг вырос до небес. Ты же у нас теперь героиня.

– Да что вы, Владимир Васильевич, – сказала Лялина, изображая скромность на лице.

– Ладно, поехали, – Кротов вздохнул поглубже и одернул пиджак. – Нас ждут, Володя.

Лузгин склонился к Лялиной и что-то зашептал ей энергично, выписывая пальцами воздушные фигуры. Кротов кивнул и пошел в темноту, угадывая по памяти наличие дверей где-то там справа, за телекамерой на горбатом подъемнике. Он споткнулся о толстый серый кабель и едва не упал, и вдруг услышал, что его окликают. Он обернулся; Лялина стояла у стола и смотрела в его сторону.

– Сергей Витальевич!

– Да? – сказал Кротов.

– Спасибо. Это было здорово. Но я вам не завидую.

– А я вам, – ответил Кротов. – Идем же, Володя, поехали, – скомандовал Кротов и зачем-то пнул кабель ногой; серая змея вяло шевельнулась, и парень за камерой бормотнул: «Осторожнее!».

В машине Лузгин попытался развить тему предстоящих осложнений: рисовал тактические схемы, жонглировал фамилиями, проигрывал на разные лады вероятную реакцию Слесаренко, но Кротов ткнул его кулаком в бок и показал глазами на водителя. На самом деле он совсем не беспокоился насчет чужих ушей, просто вовкино торопливое умничанье было ему неприятно. Выходило так, будто он, Кротов, по дурости сболтнул в эфире лишнего, и теперь многомудрый товарищ шлифовал его оплошность, вгоняя факт в приемлемую схему. Сам же он испытывал сейчас неожиданное чувство облегчения и даже веселой беспечности: ну, сказал и сказал, и никто мне вокруг не судья, да пошли они все, ничего они сделать не смогут, а если попробуют, я им, гадам, рога обломаю, было бы кого бояться в паршивом захолустном городишке...

– Однако общее впечатление – великолепное. Я видел это по лицам людей в аппаратной. Это сенсация, город отныне будет стоять на ушах...

– Да успокойся ты, Володя. Все путем. А девка классная, я тебе честно скажу: не ожидал. Как она меня с полоборота раскрутила!.. Мне понравилось. Твоя школа?

Лузгин только глянул на него искоса и промолчал, и в этом молчании сквозь распиравшее Лузгина торжествующее самодовольство Кротов уловил невнятный оттенок ревности и страха, словно он приблизился к чему-то сокровенному – без спроса, на неприличное и опасное расстояние.

В гостиной «дальней дачи» никого не было, но за стеной слышались шаги, бильярдный треск, глухие разговоры. Они вошли, и Кротов увидел полковника Савича; полковник был изрядно пьян, отстегнутый от шеи форменный галстук с резинками болтался на рубашечной заколке. Он играл партию с Юрием Дмитриевичем, степень опьянения которого Кротов никогда не мог определить. В углу большой бильярдной, уставившись в телевизор, полулежал в кресле Андрюша Сигалов.

– А где профессор? – спросил Кротов.

– Профессор отдыхают, – не отворачивая голову от стола, сказал Юрий Дмитриевич.

– Я Лузгина привез, – сказал Кротов.

– Достойно похвалы, – сказал бородатый и протянул руку вбок и немного за спину. – Здравствуйте, Владимир Васильевич. Ваша идея?

– Здравствуйте, – ответил Лузгин, не приближаясь.

– Какая идея?

Рука Юрия Дмитриевича повисела в воздухе, потом сложила пальцы пистолетом, указательный палец прицелился точно в живот Лузгину.

Мы все видели, – сказал Юрий Дмитриевич. – Я вас поздравляю, это было здорово. Умная девочка... Очень умная... Зря маешься, Петрович, не забьешь: угол больше прямого.