Слой 3 - [16]

– Выходит, решение принято? – спросил Вайнберг без ерничанья. Кротов пожал плечами:

– К тому идет, Аркадьич, –и добавил спокойно, будто о чем-то вполне разумеющемся: – Ты с нами, или как? Определились?

– Не так все просто, Сережа. Округ его поддержит?

– Поддержит, – сказал Кротов уверенно. – Был разговор.

– С кем? С Филипенко? Этого мало.

– Губернатора округа – мало?

– Над ним тоже люди есть.

– Не твоя забота, Аркадьич. Я же сказал: был разговор.

– Чубайс с Немцовым, что ли? В «молодые реформаторы» записываетесь? Староват ваш Слесаренко для «молодого реформатора». Или на Черномырдина вышли? Единым блоком – один в мэры, другой в президенты?

– Послушай, Ленечка, давай не будем... Тебе вечером звонили?

– Допустим.

– Сказали?

– Допустим.

– В чем тогда вопрос, Ленечка?

– Гляжу я на вас... – Полковник вздохнул и заткнул рог печеньем.

У Кротова с Вайнбергом – и, как ни странно, с полковником гоже – контакт образовался сразу, без приглядок и пристрелок, потому что все они были друг другу понятны и существовали в едином понятном пространстве, где все читалось и просчитывалось, как в шахматах, и все имело цену и порядковый номер. У каждого из них, как у луны, была своя темная сторона, но она заведомо в расчет не принималась, словно ее и не было вовсе, и это общее сознание отчетливой границы игрового поля сближало всех троих при явной разности и судеб, и характеров.

– Во сколько поезд? – спросил Вайнберг.

– В полпятого, – сказал полковник и коротко глянул на часы. – Не нравится мне это, парни...

– Ты когда звонить будешь, Аркадьич?

– В три. Попрошу назначить на четыре. Успеешь?

– Вполне.

– А если Слесаренко догадается? – вклинился полковник. – Он ведь не дурак, у него чутье звериное...

– Не твоя забота, Петрович, – сказал Кротов.

– А Зырянов? А депутат этот несчастный? Их на рельсах оставлять нельзя.

– Приедут, вот увидишь. Как дела с деньгами, Леонид Аркадьевич?

– Ночью привезли спецрейсом. Пока вы по кустам Сусоева таскали, шерлокхолмцы...

– Ни-че-го не знаю про кусты, – решительно заявил полковник. – И знать не желаю. Я всю ночь на рельсах просидел.

– Поделишься? – ехидно бросил Кротов Вайнбергу.

– А вот этого и вовсе слышать не хочу, – сказал полковник и захрустел печеньем.

– Как твои азербайджанцы? – спросил Вайнберг. Полковник замотал головой, сглотнул, запил и сказал:

– Дохлый номер.

– Ты их все-таки попридержи, – посоветовал Кротов. – Сейчас не время.

– А дальше – время? – Полковник закашлялся, балансируя в воздухе чашкой. – Дальше только хуже будет.

Если я «азеров» перед выборами отпущу, всем хана сметут не глядя. Лучше уж сейчас, как-нибудь вытерпим, а там, авось, еще кого зацепим.

– Что, совсем глухо?

– Алиби железное.

– Черные показывают?

– Если бы... Наши, местные.

– Вот черт! – сказал Кротов. – Обидно.

– Знали б вы, как мне обидно, – сказал Вайнберг. Ведь если не азербайджанцы – значит, мы. Так, полковник?

– Версий много, – уклончиво промямлил Савич.

У мэра Воронцова в последний год совсем разладились отношения с «Севернефтегазом», об этом знали и в городе, и дальше. Нефтяная компания прочно увязла в болоте неплатежей, бюджетных и кредиторских долгов, московских интриг конкурентов и свары между новым и прежним руководством. Это сразу сказалось на городе, вся жизнь которого вращалась вокруг «Севернефтегаза» единственного, как принято было говорить, «градообразующего предприятия». Дело было не только в невыплаченных городу налогах, было в чем-то еще, даже не в личной вражде Воронцова и Вайнберга, было темнее и глубже. На поверхности же реял выброшенный мэром призыв к немедленной национализации нефтяной компании: «новых русских» разогнать, вернуть любимый «Севернефтегаз» взрастившему его народу, то бишь городу, в прямое управление. Воронцов летал в Госдуму и запустил через депутата Лунькова соответствующий законопроект. Вайнберг открыто смеялся и пропадал в заграницах, убеждая всемирно известную нефтяную компанию «Шелл» вложить миллиарды в совместную разработку месторождений, как вдруг одиозный законопроект едва не прошел «первым чтением» в Государственной Думе, и все испугались по-крупному; Вайнберг тоже полетел в Москву и долго шлялся коридорами бывшего госплановского здания на Охотном ряду и вернулся ни с чем, злой и дерганый, и тут же застрелили Воронцова.

Кротов понимал, что чепуха, что покушение на мэра в сложившейся ситуации явилось бы – да и явилось, кстати, – абсолютнейшим самоубийством для компании. Мало того, что разъярили народ, так еще и отпугнули инвесторов: кто из уважающих себя и свою репутацию бизнесменов вложит деньги в территорию, где средь бела дня стреляют в мэра? Но этот идиотский сценарий точно и безжалостно совпал с людскими ожиданиями: людям хотелось верить, что мэра застрелили «олигархи». Или, на худой конец, черные торговцы, что тоже совпало с ожиданиями и бытовой глухой ненавистью к пришельцам.

И, если «азеры» не виноваты, оставался Вайнберг.

– Вы знаете, ко мне Гаджиев приходил, – полковник мог не пояснять: главу азербайджанской общины в городе знали все. – Пришел и говорит: «Пусти меня к этим людям. Они будут клясться на Коране. Они правоверные, они скажут правду».