Слово в неделю сыропустную - [27]

Нужно ли говорить о достоинстве святого труда их? Что-либо лучше нашей литургии увидим, разве когда только будем на небе. Здесь — на святой проскомидии, во время приуготовления Божественных Даров, символически предызображается жизнь и Крестная смерть Сына Божия, подобно тому, как они были предызображены в символах и обрядах Ветхого Завета. Потом, в первой части литургии, при первом выходе из алтаря священнодействующих с Евангелием, Спаситель Сам как бы снова является в мир и исходит на проповедь, которая слышится потом в чтении Апостола и Евангелия. За сим, при втором выходе из алтаря священнодействующих со Святыми Дарами, представляется последнее шествие Господа во Иерусалим на страдание и Крестную смерть, после чего, среди различных молитв, как бы повторяется последняя вечеря Господа с учениками, слышатся самые слова Его, сказанные Апостолам о Теле и Крови Его, и совершается самое таинство Евхаристии через призывание на Святые Дары благодати Пресвятого Духа. В последней части литургии, с новым отверстием Царских врат, как бы видимо отверзается гроб Господень для воскресения, и самое небо — для принятия Воскресшего, что самое чувственно изображается обратным перенесением останка Святых Даров с Престола на жертвенник. Таким образом, кто с полным вниманием присутствует при литургии, тот каждый раз видит перед собой, можно сказать, всю земную жизнь Господа от начала до конца.

Так предуготовлялась Божественная трапеза Тела и Крови Христовой, так учредилась в свое время, и так сохранилась до наших дней! Много веков прошло в приготовлении ее! Оттого-то языческие предки наши, когда увидели в первый раз совершение литургии в Цареграде, то подумали, что их каким-либо чудом преставили с земли на небо!..

Велика честь была бы, братие, если бы нас, с нашим недостоинством, допустили токмо к созерцанию толиких тайн. Но, вот, мы все призываемся к самому вкушению Божественной трапезы! — Видите убо, — дерзну сказать с Апостолом, — видите, какову любовь дал есть Отец нам, — для чего дал? Для того, — ответствует Апостол, — да чада Божия наречемся, и будем (1 Ин. 3; 1); дабы преизбытком любви отеческой к нам произвести и в нас сыновнюю любовь к Нему. Останемся ли убо хладными и среди сего пламени Божественной любви? Да не будет! Сильнейших средств к согреванию и оживлению любовью сердца нашего нет более у самой любви Божественной. Аминь.

Слово на литургии преждеосвященных даров в пяток недели 1-й Великого поста, о причащении

Когда израильтянам, во время странствования их в пустыне Синайской, ниспослана была в первый раз с неба манна, то они, не видав никогда подобного зрелища, в недоумении вопрошали друг друга: что есть сие? и Моисей в слух всех должен был отвечать: сей хлеб, егоже даде Господь вам ясти! (Исх. 16; 15). О нашей манне, братие, хотя она также нисходит с неба и стократ чудеснее манны еврейской, нет нужды вопрошать: что есть сие? Ибо все мы, от мала до велика, твердо знаем, что в Евхаристии под видом хлеба приемлется самое пречистое Тело, а под видом вина — самая пресвятая Кровь Христова. И от кого знаем о сем? Не от Моисея, не от Павла или Иоанна (хотя и их слова божественны), а от Самого Господа и Спасителя нашего. Он Сам, питающий нас Телом и Кровью Своею, Он Сам сказал нам о сем со всей ясностью. Ему ли не знать Тела и Крови Своей? Или не уметь назвать их ясно?..

Если бы кого-либо и за сим приводила в недоумение великость дара, тот вспомни о величии и любви к нам Даятеля: дар велик, но Даятель несравненно больше! В самом деле, Кто сотворил самый хлеб и вино, самое тело и кровь, Тому трудно ли под видом хлеба дать тело, а под видом вина — кровь? С другой стороны, Кто отдал за нас не только тело, но и душу Свою на Голгофе на мучения самые ужасные, Тот, удивительно ли, если дарует нам Свое Тело и Свою Кровь снова — без всякого нового мучения и страданий для Него, и с новой величайшею пользой для нас? И хлебу и вину не в первый раз забывать свою ограниченность: не напитано ли пятью хлебами пять тысяч народа так, что, по насыщении, осталось еще двенадцать кошниц, то есть более, нежели сколько было до вкушения? И вода не обращалась ли в кровь, по слову Моисея, в Египте, и в вино — по воле Спасителя, на браке — в Кане Галилейской? Обратись каждый к себе самому, и в себе увидишь нечто подобное: ибо разнородная пища и питие, нами приемлемые, ежедневно прелагаются в наше тело и кровь. Даже можно сказать, что законом подобного преложения, или пресуществления, держится в бытии все разнообразие внешней природы, в круге коей один вид тварей непрестанно переходит в другой, из низшего в высший, и обратно. Что же удивительного, если Сам Творец, в таинстве Евхаристии, производит, разумеется, бесконечно высшим образом то, что, под известными условиями, происходит в самомалейшем из Его творений?

"Но какая, скажешь, необходимость в сем чудесном преложении хлеба в тело, а вина в кровь?" Та же, какая и во всех прочих чудесах: чудо пресуществления совершается в помощь твоей немощи. Ибо, несмотря на Божественность дара, кто из нас был в состоянии принять Тело и Кровь Спасителя, если бы они подавались нам в их собственном виде? Летописи церковные свидетельствуют, что, для вразумления ли неверия, или по другим таинственным причинам, Агнец на святой трапезе принимал иногда вид младенца, а хлеб и вино обращались в видимое тело и кровь: но, вместо радости о чуде, священнодействующие в ужасе отступали от священной трапезы, и Святая Церковь принуждена была писать на сей случай правила успокоительные. Имея в виду сие, Премудрость Божия положила питать нас брашном небесным не иначе, как под видом брашна земного.