Сделав более сотни продаж за день, он остановился. Пора было пообедать. В ресторане корпорации служащие толпились у синтезаторов, играли лёгкие, запоминающиеся с первого раза хиты. Всё было хорошо.
Сев у окна, Марк засмотрелся на улицу. Там суетились люди, срывая белые постеры с чьим-то портретом и красной надписью. Давешний сослуживец подсел к нему.
— Что это там? А-а-а… опять недовольные стараются.
— Недовольные? — переспросил Марк.
— Ну да. Эти, которые недовольны всем и вся, которым книги и духовность, видите ли, подавай. Художники! — коллега рассмеялся.
— Что там написано? — прищурился Марк.
— Да хрен его знает… О, в новостях уже есть!
Сослуживец достал таблет и с удовольствием прочитал:
— Марк дал свет! Это ты, что ли? — и заржал довольно.
Марк похолодел.
— Как?
— Смотри сам.
Марк взял таблет и прочитал: «Группа неизвестных совершила акт вандализма, расклеив по центральным улицам города постеры с надписью „Марк дал свет!“ В настоящее время все постеры уничтожены, угрозы для спокойствия населения нет».
С постера на Марка смотрело лицо его прадеда.
— Ну вы же сами понимаете… — супервайзер мялся, перекладывал бумажки, включал и выключал монитор, но продолжал гнуть свою линию. — Мы, принимая вас на работу, понятия не имели, что ваш родственник — опасный преступник.
— Да я сам понятия не имел до вчерашнего дня! — заорал Марк.
Начальник вздрогнул и опасливо посмотрел на бывшего подчинённого:
— Вы не кричите, этого нам не надо. Вы когда Хэппилайф принимали в последний раз? Между прочим, прекрасная разработка…
— Я сам всё это знаю, — прервал его Марк. — Почему вы меня увольняете?
— Понимаете, мы понятия не имели, что ваш родственник — преступник…
Солнце светило. Где-то слышались звуки сирены — полиция арестовывала подозреваемых в расклейке постеров. А Марк вернулся домой думая, как его жизнь изменилась… не прошло и суток. Ладно, на первое время им с Лялькой хватит. Кстати, где она?
— Ляльк, привет.
— Ой, Маркусичек, милый, я не могу сейчас говорить! Я на примерке! Купальничек стоит всего пару тысяч кредитов, плюс — тысяча-другая за цвет… я хочу розовый. В общем, чмоки! Ты, главное, работай! Всё у нас получится!
Марк сидел, закусив губу. Он не смог сказать жене, что четыре тысячи кредитов — это много. Пусть сегодня она блистает в своём купальнике — он докажет, что к Марку Садовскому он не имеет никакого отношения и всё вернётся на круги своя.
Он лихорадочно занялся поисками в сети. Так… раньше, лет пятьдесят назад, люди вдруг ополчились на книги. Вернее, не на все, а на художественную литературу — книги, в которых правда граничила с вымыслом. Люди смогли победить болезни, дурные привычки — такие, как курение, например. Они заклеймили алкоголь и сигареты как порок и успешно преодолели мнение тех, кто утверждал, что всё хорошо в меру. Потом заклеймили моногамность — это тоже начало считаться пороком (хорошо, всё-таки, что Лялька у меня на чужую территорию ни ногой). И вот — апогей человеческой мудрости! Общественное мнение! Общественное — в самом широком его значении. Если обществу, а под обществом мы подразумеваем большинство, не нравится, что например Вася Петин имеет свои каждодневные привычки в виде поедания, так скажем, сырого яйца за завтраком, — то мы всенепременнейше должны предать его порицанию. Большинство не ест сырых яиц! Следовательно — Вася Петин является угрозой обществу. Дальше — больше. Художественная литература, как и все художества, не несёт пользы обществу, потому что она — противоречива! Один писатель говорит, что изменять — нехорошо, другой — упивается связью героя с несовершеннолетней и утверждает, что это — любовь, третий говорит о каких-то мандаринах в Париже, когда сам, между прочим, застрелился…
Обществу все эти противоречия ни к чему. Развернулась кампания, большинство, которых не интересовали малолетки и мандарины поддержало… Литература перестала изучаться, стала пороком. А людей, которые писали, просто не печатали. Так было проще — голодные художники плевали на свою писанину в стол, которую они могли прочитать лишь паре-тройке близких людей.
Ладно-ладно… Годы прошли. А что с прадедом?
А прадед, оказывается, был силён. Он утверждал, что слово — основа, без которой мы не можем существовать далее. Говорил, что это — прописные истины. Человек без собственного мнения перестаёт существовать как личность. И его не трогали до тех пор, пока он не завоевал популярность у достаточно широкого круга почитателей, называвших себя учениками. Эти ученики слушали старую музыку, курили сигареты и — смешно даже представить! — трубки (изображение трубки Марк долго и с любопытством разглядывал), были абсолютно не приспособлены к обществу, которое к тому времени было передовым.
И власти допустили промах: пока Садовский разглагольствовал, они закрывали глаза. Пока Садовский проповедовал, что словом можно изменить реальность, они ухмылялись и молчали. Пока, в один прекрасный день, солнце не начало исчезать. То есть, например, сегодня оно всходило где-нибудь в Японии. Но и закат был там же. А на всей территории Земли была ночь. Или сумрак.
