Слово солдата - [9]

Но больше всего смешило, как упорно и старательно оберегал Чернобай от воды свои новенькие, недавно полученные защитного цвета обмотки. Он высоко, по-журавлиному поднимал ноги и почти после каждого шага поочередно дрыгал ими, смахивая лишнюю влагу. От этого Чернобай замедлял движение, отставал от других, и командир взвода, рослый, статный красавец сержант Вася Седак уже несколько раз бросал на него короткие злые взгляды. Наконец не выдержал:

— Ты что отряхиваешься, как кобель после дождя? Вперед!

Чернобай засеменил по воде, вздымая фонтаны брызг.

Почему-то вовсе некстати вспомнилось, что этот пожилой усатый солдат очень любил собак. Еще на переформировке он мог часами рассказывать о великом разнообразии собачьего племени, о том, какая умная у него была до войны овчарка и как застрелил ее фашист-офицер в годы оккупации Полтавщины.

— Вот уж поистине друг человека, — мечтательно говорил Чернобай и рассказывал новую историю необыкновенных способностей своей собаки. — Бывало, за версту учует фашиста, предупредит, и мы заблаговременно прячемся по подвалам. А как умела выполнять различные поручения!

Мы с удовольствием слушали были и небылицы Чернобая, соглашались с его мнением, хотя, откровенно говоря, многие мои товарищи, так же как и я, кроме своих деревенских, облепленных репьями дворняг, других собачьих пород и не знали.

Может, в связи с этой слабостью Чернобая и съязвил смешливый весельчак Вася Седак, напомнив ему про кобеля.

…Все началось неожиданно. Путь наступающим преградила трехметровой ширины канава, до краев наполненная холодной талой водой. Видимо, не значилось на командирских картах это пустячное в летнюю пору препятствие. И теперь, в период весеннего разлива, вдруг обернулся этот ров неприятной преградой. Некоторые с ходу бросились в воду и окунулись с головой.

— Тону! — истошно закричал кто-то в середине цепи.

На минуту бойцы замешкались, кое-где сгрудились в одно место, подыскивая, где удобней перемахнуть на другой берег. Я присмотрел притопленное осклизлое бревно, по которому с грехом пополам можно перебраться на другую сторону, если, конечно, не свалюсь в ледяную воду. Кто был ближе к левому флангу, бросился к единственному полуразрушенному деревянному мостику, по которому могла пройти даже повозка.

И как раз в этот момент откуда-то слева торопливо ударили пулеметы. То тут, то там взметнулись фонтаны взрывов вражеских мин и снарядов.

Бегу по бревну. Но едва ступил два шага, поскользнулся, ухнул в холодную купель по самую грудь. Рядом барахтается в воде Чернобай. Он уже добрался до противоположного берега, но никак не может выбраться на скользкий глинистый обрыв.

— Помогите!

Та-та-та… Вжиу, вжиу… Громко ляскают по земле и воде разрывные пули. Глухо ухают мины.

Сержант Седак первым перешагнул канаву, помог выбраться на сухое Чернобаю и, размахивая автоматом, устремился дальше.

Вскоре цепь батальона залегла в неглубокой сухой канаве, полукольцом опоясывающей пологую высоту.

Торопливо дозарядили оружие, приготовили гранаты. Чернобай успел наспех выжать портянки и перемотать свои новые обмотки.

А потом была атака, с криком «ура», хлесткими солеными словечками в адрес фашистов, с хрипом в горле и свистом в ушах: то ли ветер, то ли пули… Но достичь вражеских окопов на склоне высоты одним махом не удалось. Цепь наступающих прижал плотный прицельный пулеметный огонь противника. Густо вздыбили мокрую землю мины и снаряды. Пришлось залечь, наспех лежа окопаться. Началась нудная затяжная перестрелка. Огонь пулеметов врага несколько приутих.

А левый фланг батальона, на пути которого оказался хутор, похоже, противник контратаковал. Там вспыхнула ожесточенная перестрелка, послышались разноголосые крики, взрывы ручных гранат. Видимо, дело дошло до рукопашной. Но вот стрельба начала удаляться, и мы снова пошли вперед.

Гитлеровцы отступали. Мне хорошо было видно, как несколько солдат, выскочив из окопа, в открытую, в полный рост побежали за вершину высоты. Стоя, с руки посылаю вслед длинную, на полдиска очередь.

Наконец высота взята. По инерции идем дальше. Левый фланг загнулся, роты перемешались. Команд никаких нет, и как-то само собой получилось, что за околицей, на хорошо прогретом и сухом кладбище начало собираться все больше и больше наших бойцов. Установилась непривычная тишина. Только сейчас увидели, как ласково и ярко светит солнце, как дрожит над землей водянистое марево весенних испарений. Между могильными холмиками тихо колышется под легким ветерком сухая шелковистая трава-мурава. Кое-где, на самом припеке, пробиваются первые зеленые стебельки. Даже черные, покосившиеся деревянные кресты не портят весеннего солнечного полудня после успешно завершенного боя.

От хутора кладбище отгорожено непролазной чащей низкого терновника. Все обходят ее стороной, всех тянет на солнечный сухой пригорок. Напряжение постепенно спало, и только теперь чувствую, как дрожат уставшие ноги, как неприятно липнет к телу мокрое от воды и пота обмундирование и как таинственно и волнующе пахнет прошлогодним высохшим чабрецом.

А пока нет команды, бойцы зря времени не теряют. Кто тут же прикорнул, опершись спиной о теплый деревянный крест, кто протирал оружие или жадно затягивался самокруткой. Домовитый Чернобай, сев между двумя еле приметными могильными холмиками, доставал из вещмешка кусок желтого сала и черные подмоченные сухари. И лишь Вася Седак почему-то с тревогой посматривал на заросли дерезы и на все растущую толпу бойцов.