Слово солдата - [6]

Высоко в небо взлетела красная ракета. В темноте послышались короткие лающие команды, непонятный, все нарастающий шум…

И как раз в это время в окопы доставили патроны. Никогда раньше, да и до самого конца войны, не встречались мне патроны в такой неудобной упаковке. То были не просто пакеты из обычной многослойной, густо просмоленной бумаги, а какие-то цинковые коробки, наглухо закупоренные со всех сторон. Саша Белышкин притащил две такие коробки и сейчас, чертыхаясь, нервно возился с ними в темноте, не зная, что делать.

— Руби лопатой! — кричит по соседству Вася Седак.

Справа и слева уже слышались звонкие удары лопат.

Эх, успеть бы! Напряжение растет с каждой минутой. Впереди все громче слышится многоголосый рев врага.

— Братцы! — вдруг раздался в темноте необычно взволнованный, веселый и звонкий голос Асамбаева. — Сегодня освобождена Одесса! Наши войска взяли Одессу! Бей фашистов! Ура, братцы!

На миг притихла оборона, а потом еще дружнее зазвенели лопаты о металл патронных коробок. Чаще забухали винтовки. Сухо затрещали короткие автоматные очереди. В центре боевого порядка сначала робко, а потом все уверенней, солидно задудукал «максим».

Мы с Белышкиным успели набить три диска, когда темнота взорвалась криком, топотом ног, беспорядочной стрельбой. Фашисты приближались.

— Одесса наша! Бей их, в душу, в печенку!.. — гремел Асамбаев. — Бей!.. Ура!

И завернул добрый, мешковатый, всегда улыбчивый, с лицом скромного сельского учителя замполит такое словечко, что даже в этой обстановке кто-то восхищенно крякнул и громко захохотал.

По цепи рот волнами перекатывается громкое «ура».

Шквал огня. Крик всеобщего возбуждения, решимости и ликования. Кто-то выскочил из окопа, чтобы схватиться врукопашную. Кто-то поднялся над бруствером и вел огонь в полный рост по уже повернувшим вспять гитлеровцам.

Преследовать врага в темноте было нельзя — можно перестрелять друг друга или напороться на засаду.

…Утром, обходя трупы врагов, батальон цепью пошел вперед. А вечером поредевшие роты были переведены во второй эшелон нашего 125-го стрелкового полка.

Наш расчет снова увидел Асамбаева на второй день, когда батальон, перед получением новой задачи, расположился в неглубокой лощине и бойцы, присев на пригретую солнцем сухую прошлогоднюю траву, молча дымили самокрутками. Пока комбат с командирами рот проводил рекогносцировку, замполит рассказывал бойцам о делах на фронте, в далеком тылу, о том, что ожидает нас впереди. Рассказывал все тем же мягким и ровным, со смешным акцентом голосом, с той же доброй улыбкой на широком лице с узкими раскосыми глазами. И совсем не верилось, что это тот самый Асамбаев, чей голос в прошлую ночь звенел набатом, что это он так кстати ввернул словечко. Даже бывалые, видавшие виды фронтовики крякнули тогда от удовольствия и восхищения, забыв и об опасности, и о том, что почти не осталось патронов. Они уже знали: припасенная новость об освобождении Одессы, крепкое непечатное словцо были в те критические минуты последним резервом Асамбаева.

ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

Сколько ни смотрел я на карту Молдавии, так ни разу и не нашел село Вали Попи. А может, вовсе то было не село, а какой-нибудь хутор? Кто там его разберет. Только, видимо, не совсем правильно запомнил я название населенного пункта. Одну-две буквы перепутал. Все может быть. Какие там мы были стратеги и тактики весной сорок четвертого, когда в непролазной весенней грязи шли с боями по Молдавии! Это командиры смотрели на карты, отмечали разные там населенные пункты или высоты, мосты или дороги, которые надо захватить, оседлать или где следует закрепиться. А у рядового пулеметчика весь оперативный простор впереди ствола, а вся стратегия — добежать до того вон бугорка или до той воронки, припасть к земле, чтобы не убило, и открыть стрельбу по противнику, которого не всегда и видишь, если он затаился в окопе или замаскировался в складках местности. А еще может быть, что после войны село переименовали, и стало оно называться не Вали Попи, а как-нибудь иначе.

Да, все может быть.

Мне врезалось в память это село потому, что здесь я окончательно разуверился в достоверности убеждений, будто по теории вероятности пуля не попадает в пулю, снаряд не бьет в одно и то же место, а случаев абсолютно одинаковых не бывает вовсе. Нет, на войне все бывает.

…Глубокой ночью мы сменили на передовой какую-то часть, которая отходила в тыл на отдых. Видимо, требовалась абсолютная скрытность этого маневра, потому что строго-настрого запрещалось курить, переговариваться, звякать оружием или котелками. В дрожащем мертвенном свете немецких ракет мы видели, как мимо нас, пригнувшись, торопливо и безмолвно шли в тыл такие же, как мы, пехотинцы. Изредка над нашими головами пронесется и потухнет стайка трассирующих пуль. Одиноко крякнет в темноте мина, пущенная наугад, словно спросонку зататакает пулемет. Все это было привычно, вовсе не пугало и даже не настораживало.

И вдруг в тишине одиноко и неожиданно:

— Иванковецкие есть?

— Есть! Кто это?

Чей-то увесистый кулак солидно ткнул меня в затылок, кто-то приглушенно выругался.