Слово Говорящего - [29]

— Император Госага изменит мир!

Сказал просто так, чтобы вплести свой голос в мешанину звуков, которые доносились с улицы. И немного боялся, что голос нарушит гармонию, но нет… Госага мог вздохнуть с облегчением.

Вздохнуть, встать, повернуться к зеркалу…

…и на миг перестать быть собой. Телом овладела дикая боль, она заставила мышцы свернуться в судороге, а кровь погнала по сосудам с такой силой, что, кажется, вот-вот лопнут. И только на одно мгновение Госага увидел, что его глаза стали зелеными. Потом, позже, к ним вернулся обычный цвет, но за это мгновение в его памяти — именно памяти! — появилось столько новых образов, звуков, что хватит на целую жизнь.

И некоторые из этих воспоминаний вызвали тошноту.

Особенно последнее.

От такого Госага вообще чуть не потерял сознание. Он никогда не видел, чтобы людей казнили таким способом, а это была именно казнь. Но одно дело видеть, а другое… испытать это на себе, особенно, когда жизнь и сознание держатся в тебе до последнего. Вернее, когда их держат…

Потом снова пришла боль. И с новой силой хлынули воспоминания. Они рвали мозг императора на части. И еще помимо всего этого появилось новое для него ощущение. Старая, привычная личность — император Госага, которого с детства называли потомком богини Аматэрасу — стала растворяться. А на ее место приходила новая, совершенно чужая, молодая, яростная натура. Император оказался разорванным пополам; одна из половин медленно увеличивалась в размерах…

…Кагэро очнулся и не почувствовал своего тела. Вокруг было темно, лишь кое-где вспыхивали разноцветные звезды, которые, впрочем, тут же и гасли.

Потом тьма пришла в движение. Завертелась, свернулась в подобие шара, растянулась, стала еще меньше. Вокруг Кагэро образовался черный, плотный кокон. Через некоторое время он почувствовал дыхание. И вместе с этим пришла обычная плотность рук, ног, туловища. Слушалось тело, правда, нехотя, мышцы одеревенели.

А потом вернулась память.

И когда к Кагэро вернулась способность мыслить, он понял, что обрел новую жизнь. Или обретает. Это невозможно, но… Хотя очень может быть, что окружающее и есть та самая загробная жизнь, о которой столь много говорят.

Темнота стала бледнеть. Сквозь ее полог проступали контуры предметов. До ушей добрался шум, из которого так же медленно выделялись отдельные звуки.

Наконец ему надоело ждать. Кагэро чувствовал в себе достаточно силы, чтобы попробовать. И он попробовал. Белый луч вырвался из его лба и ударился в стенку кокона. Тотчас же в стороны поползли трещины. Серая уже оболочка быстро разваливалась.

Кагэро обнаружил, что лежит в постели, весь мокрый от пота. И жутко уставший. Усталость как от болезни или длительного приступа. Тело требовало сна, хотя сознание было вполне работоспособно. Странное противоречие.

Пришлось уснуть.

Проснулся он скоро, не проспав и до полудня. Боль в голове утихла, но Кагэро чувствовал себя не в своей тарелке. Не в своем теле. Прежняя личность императора забилась куда-то в глубокий-глубокий закуток и там жалобно поскуливала. Сейчас она обессилена, сражена ударом, но придет время и…

Поэтому надо успеть.

Кровь хлынула Кагэро в голову. Сердце радостно заколотило о ребра. Вот оно, наконец-то! Он моментально все понял и простил Мудзюру — ведь это он осуществил мечту Кагэро, хотя помощи не обещал. Обещал не помогать. И радость пошла на убыль.

Мудзюру никогда ничего не сделает бескорыстно. На что-то он надеется. Даже не надеется, а совершенно точно уверен, что получит желаемое. Только что? Место при императоре? Для чего оно ему? Почему он тогда не попробовал усадить на гору величия самого себя? Кагэро не хотелось верить, что все, что говорил Мудзюру, — ложь. Что он для Мудзюру всего лишь инструмент для достижения цели.

Ну конечно, вначале подняться из грязи за счет чужого чувства благодарности. Похоже, не так уж силен Мудзюру, если может только деревнями управлять. То есть, немногими. Не так уж и велика его хваленая сила…

Кагэро поймал себя на мысли о том, что придумывает способ, как сжить Мудзюру со свету. Просто убить — еще неизвестно, чем это обернется. Что сможет вытворить Говорящий, пусть даже после смерти. Опыта у Мудзюру всяко больше, чем у Кагэро…

И только сейчас Кагэро впервые ощутил всю враждебность мира, его хищную беспощадность. Теперь он шел по тонкой грани: с одной стороны была жестокость, с другой — постоянный страх.

Слуга сыпал словами, как горохом. Из множества цветастых оборотов следовало, что какой-то бедно одетый человек хочет немедленно видеть императора. Причем стражники не сумели удержать его, они говорят, у него такой голос, каким точно не может обладать бедняк.

— Какого цвета у него глаза? — прямо и резко спросил Кагэро. Слуга широко раскрыл глаза и залепетал что-то насчет оригинальности мышления, что, впрочем, и отличает императора как потомка светлой Аматэрасу от остальных людей.

— Какого цвета у него глаза?! — гаркнул Кагэро, и слуга побелел лицом.

— Я не знаю… — пролепетал он, приплетая обычные для этикета обращения и обороты. — Кажется, ничего необычного в его лице нет…

Кагэро вскипел гневом. Выдрал у одного из стражников меч, выставил перед собой.