Словно птица - [12]

Мы оказываемся в просторном открытом помещении. Тут еще больше людей. Кто-то в белой форме, другие – в голубой, некоторые – в зеленой. Папе в руку еще что-то втыкают. Все говорят одновременно. Я пытаюсь не выпускать его руку, но какая-то женщина в белом крепко берет меня за плечи.

– Успокойся, – повторяет она мне снова и снова. – С ним все будет хорошо.

Папа уже не так крепко сжимает мне пальцы. Я пытаюсь стряхнуть с себя руки этой женщины, но она поворачивает меня к себе и заставляет посмотреть ей в глаза.

– Твой папа должен остаться здесь, – говорит она. – А тебе нужно пойти со мной.

Она ведет меня в пустую комнату и усаживает на темно-синий диван. Передо мной – низкий столик, на нем – телефон. В воздухе висит запах антисептика. Женщина дает мне стакан с оранжевой жидкостью и ждет, пока я снова не посмотрю ей в глаза. Теперь я понимаю, что это медсестра. Она улыбается мне, обнимает меня за плечи одной рукой и старается приободрить, но я просто не хочу здесь находиться. Сейчас я хочу быть только с папой.

– Сделай хоть глоток, – мягко говорит она, кивком указывая на оранжевую жидкость.

Она чересчур оранжевая и слишком сладкая.

Потом медсестра начинает рассказывать про папу, говорит, что скоро его стабилизируют. Она объясняет все в подробностях, произносит много непонятных слов.

– Мы позвонили твоей маме, – говорит она. – Она скоро приедет.

– А как вы узнали ее номер?

Она удивленно моргает.

– Ты сама нам сказала.

Не помню, чтобы я хоть что-то ей говорила. Медсестра объясняет, что за иглы втыкали папе в руку, что происходило в машине скорой помощи, но я никак не могу сосредоточиться, чтобы понять ее слова. Не знаю, как долго она так со мной разговаривала, но кажется, будто не прошло и минуты, как в комнате вдруг оказались мама и Джек, и вот они уже обнимают меня. Потом оглушают вопросами. Мама тут же начинает плакать, но я сейчас плакать не могу. Почему-то не получается.

Доктор выводит маму из комнаты, чтобы поговорить с ней о папе. Я прижимаюсь к брату. В нормальном состоянии я так не поступаю, но я настолько утомлена… И он не отодвигается. Кажется, пытается сдержать слезы, и это вообще удивительно. Не помню, когда я в последний раз видела, чтобы Джек плакал. И говорит он тихим и очень высоким голосом:

– Я бы совсем растерялся. Ну, сегодня, если бы все это случилось при мне.

Я закрываю глаза. Хорошо бы уснуть, но я знаю, что не получится. Мне хочется, чтобы все это куда-нибудь исчезло, хочется представить, что я снова дома и лежу на кровати тем холодным утром перед появлением лебедей. За дверью мама о чем-то переговаривается с доктором. В глубине души мне совершенно не хочется знать, о чем они говорят. Но Джек напряженно прислушивается. Я фокусирую внимание на тошнотворно сладком запахе оранжевой жидкости, на том, как мои пальцы сжимают мягкий пластик стаканчика.

Мама заходит в комнату с чашками чая. Пить я не хочу, но приятно держать в руках что-то теплое. А еще приятно избавиться от этого сладковатого запаха.

– Теперь нужно просто ждать, – говорит она. – Его пытаются стабилизировать.

Мамины глаза покраснели и опухли, и говорит она почти шепотом.

– С ним все будет хорошо? – спрашиваю я.

И отодвигаюсь от Джека, чтобы посмотреть на маму.

Она быстро кивает:

– Конечно.

Но я не слышу уверенности в ее голосе.

Глава 11

Мы ждем там несколько часов. По крайней мере, так мне кажется. У нас быстро заканчиваются темы для разговора, и мы просто молча сидим рядом. У меня из головы никак не идет папино лицо в машине скорой помощи. Ужас в его глазах. Я пытаюсь думать о школе, о лебедях, даже о Саскии. Но ничто не помогает. Мысли постоянно возвращаются к папе. Входит другая медсестра и спрашивает, будем ли мы ждать и дальше. Мама смотрит на нас вопросительно, и мы киваем. Тогда медсестра приносит нам еще чая.

Джек отпивает пару глотков и встает.

– Мне нужно пройтись.

Приподняв бровь, он смотрит на меня, а я – на маму.

– Останусь на посту, – говорит она. – Не забудьте телефоны.

Я выхожу вслед за братом в приемное отделение. Там около двадцати человек. Я сразу чувствую на себе их взгляды. Стараюсь не пялиться на девочку, которая высоко поднимает руку, замотанную окровавленной тряпкой. Вокруг нее суетится кучка людей, они тихо переговариваются. У меня нет никакого желания слушать их разговор, но несколько слов до меня все же долетает: «Авария… сотрясение… с ним все будет в порядке?»

Джек останавливается у столика с журналами и начинает их перебирать. Увидев табличку с просьбой выключить мобильные телефоны, я засовываю свой поглубже в карман и иду дальше по отделению. На стенах – плакаты о вреде наркотиков и о том, как важно мыть руки. В автоматах многое уже раскупили, а шоколадных батончиков нет совсем.

Перед тем как свернуть в коридор, я оглядываюсь и смотрю на Джека. Он поднимает голову.

– Пойдешь? – спрашиваю я одними губами.

Он показывает мне журнал и качает головой.

– Я скоро вернусь, – говорю я и двигаюсь вперед. Не понимаю зачем. Просто кажется, что от ходьбы мне становится лучше, а еще я хочу уйти отсюда подальше, побыть хоть немного наедине с собой. Такое ощущение, будто у меня в горле застрял какой-то огромный комок или, наоборот, какая-то волна, которая хочет выплеснуться наружу. Мне нужно посидеть в тишине. Одной. Но в этом коридоре нет кресел. Только широкие блестящие полы и бледно-персиковые стены. Я уже думаю повернуть назад, но тут замечаю в конце коридора какой-то проход. За ним что-то происходит.