Словарь скептика - [14]

«Лучше подвергается психоанализу тот, кто, не важно в чем, несостоятелен в текущий момент, но в своей основе или потенциально является сильной личностью. Этот человек, возможно, уже достиг удовлетворенности — с друзьями, в браке, на работе или посредством особых интересов и хобби, но, тем не менее, значительно подавлен продолжительным воздействием таких симптомов, как депрессия или тревога, сексуальная или физическая несостоятельность, или чувствует физическое недомогание без очевидных, лежащих в основе физических причин. Кто–то может быть измучен тайными ритуалами, навязчивостями, или повторяющимися мыслями, которых больше никто не осознает. Другой может жить ограниченной жизнью в изоляции и одиночестве, неспособный чувствовать близость к кому–либо. Жертвы детского сексуального насилия могут страдать от неспособности доверять другим. Некоторые люди начинают анализ из–за повторяющихся неудач в работе или в любви, приводящие к саморазрушительным стереотипам поведения. Другие нуждаются в анализе потому что способ, которым они живут — их характер — значительно ограничивает их выборы и их удовольствия.» (Американская Психоаналитическая Ассоциация)

Последователи психоанализа утверждали с равной убежденностью и равным отсутствием научно доказанных оснований, что шизофрения вызвана подавляющим материнством. В 1948 году, Фрида Фромм–Рейхман, например, ввела термин «шизофреногенная мать», для обозначения матери, чей стиль воспитания является причиной развития у ребенка шизофрении (ibid. 94). Другие аналитики поддержали это мнение анекдотами и интуитивными постижениями и около 20 последующих лет многие следовали ее ошибочному примеру.

Вы бы стали лечить сломанную ногу или диабет «разговорной» терапией или интерпретацией снов пациента? Конечно, нет. Представьте реакцию диабетика, которому сказали, что его заболевание спровоцировано «мастурбационным конфликтом» или «вытесненным эротизмом». Пациенту с равным успехом можно сказать как то, что он одержим демонами, так и дать психоаналитическое объяснение его физическому заболеванию или расстройству.

Какая разница между изгнанием демонов шаманом или священником и изгнанием детского опыта психоаналитиком? Так почему же некоторые до сих пор поддерживают мнение о том, что нейрохимические или другие физические расстройства вызваны подавленным или сублимированным сексуальным травматическим детским опытом или принимающими желаемое за действительное фантазиями? Вероятно, по той же причине, что и теологи не прекращают тщательно разрабатывать концепции, которые перед лицом непреодолимых доказательств являются не более чем обширными метафизическими паутинами.

Они добиваются множества институциональных подкреплений для своих социально созданных ролей и идей, большинство из которых не может быть подвергнуто эмпирической проверкой. Если их идеи не могут быть проверены, они не могут быть опровергнуты. Что не может быть опровергнуто и также имеет поддержку влиятельного учреждения или истеблишмента, может длиться века и быть уважаемым и достоверным, невзирая на свою фундаментальную пустоту, недостоверность или способность нанести вред.

Самой фундаментальной концепцией психоанализа является понятие бессознательного как хранилища подавленных воспоминаний травматических событий, которые непрерывно влияют на осознанные мысли и поведение. Научно доказанных фактов для подтверждения идеи существования бессознательного подавления недостаточно, однако достаточно данных о том, что сознательные мысли и поведение находятся под влиянием неосознаваемых воспоминаний и процессов.

Связаны с этими сомнительными предположениями психоанализа и два в равной степени спорных метода исследования мнимых воспоминаний, скрытых в бессознательном: свободные ассоциации и интерпретация снов. Ни один из методов не поддается научной формулировке или эмпирической проверке. Оба являются пустыми метафизическими идеями, на которых спекулируют без какой–либо возможности проверить их в реальности.

Научные исследования процессов работы памяти не подтверждают психоаналитическую концепцию существования бессознательного как хранилища подавленных сексуальных и травматических воспоминаний детского или подросткового возрастов. Здесь, однако, достаточно доказательство, что существует тип памяти, которой мы не осознаем, но в котором есть воспоминания. Этот вид памяти ученые обозначают имплицитной.

Имеется достаточно доказательств, что для того, чтобы иметь воспоминания, требуется обширное развитие фронтальных долей, которого недостаточно у младенцев и маленьких детей. Так же, чтобы воспоминания надолго сохранялись, они должны быть закодированы. Если кодирование не доступно, то впоследствии развивается амнезия, как в случае многих наших снов. Если же кодирование слабое, то всего лишь фрагментарные и имплицитные воспоминания могут быть всем тем, что остается от непосредственного опыта.

Таким образом, вероятность младенческих воспоминаний жестокого обращения или чего–либо другого в этом роде, сводится к нулю. Имплицитные воспоминания грубого обращения возникают, но не при условиях, которые являются основой для подавления. Имплицитные воспоминания насилия формируются, когда личность находится под их неосознаваемым длительным воздействием и не может закодировать этот опыт очень глубоко. Например, жертва изнасилования может не помнить, что было изнасилование. Нападение произошла на кирпичной тропе.