Словарь - [4]

Бог может обораться, что он не ругает, не судит, что он жалеет и любит — бесполезно.

Человек сам не прощает себя, сам выносит себе приговор и, приняв роль жертвы, с укором смотрит на Бога: вот, Ты убиваешь меня, но я-то этим искупаю свой грех, а Ты, выходит, палач.

Мы судим Бога — не Он нас. Это просто садизм. Человек сваливает приговор на Бога. И тем его осуждает.

Тысячу раз подумаешь, прежде чем кого-то сотворить.

Люди — мерзкие твари, которые сами придумывают — законы, сами нашкодят, сами себя осудят, сами приведут приговор в исполнение, а потом подымают укоряюще-жалостливый взор к небу: будь милостив, Боженька! Ничего не хотят слышать, хоть надорвись. Глухи, глухи, глухи.

Сущность и существование

Сущность есть ряд незыблемых правил и принципов, некая неразрушимая монада, принятая раз и навсегда. Раз и навсегда сделанный выбор, несвобода, детерминация. Существование есть постоянный выбор. Именно выбор делает свободным. Это одно из толкований понятие свободы, экзистенциалистское. «Человек — это способность выбирать. Это выбор». Потому что в человеке нет незыблемой сущности, которая определяет его действия, меру его бытия. Человек постоянно осуществляет себя в существовании.

Всякая попытка свести Бога к какой-то сущности кончается одинаково: представлением о некоем «тоталитарном» существе. Разум ограничивает, уплощает самое тонкое интуитивное представление, стремится свети к законам и правилам. В конце концов абсолютное Существо становится абсолютным тираном, требующим жертв со стороны «относительных» частей. Общее превыше частного, таков орфический закон. И если интуитивное восприятие Бога, которое всегда безоценочно, мистично, всегда сливает все сущее в Одно, подвергнуть интеллектуальной рефлексии, получится типичная орфическая картина: части автоматически мыслятся как механически соединенные в некое целое (пространственный образ деления организма на клетки довершает черное дело априорных условий опыта и категорий рассудка, в которых только и может воспринимать Бога сознательный индивид, приближая его таким образом к «слишком человеческому»). Ради жизни целого иногда необходимо жертвовать частным (лучше выдрать глаз и отрубить руку, чем…), а уж кто определяет, чем и кем пожертвовать, если мы все клетки, и клетки активные… Разобрав, разложив, растлив таким образом интуитивное видение одной моей подруги, мы составили тезисы и подписали: И. В. Сталин.

Существование невыразимо в понятиях разума. Невыразимо через определение сущности. Четкие правила и инструкции — для «лоуфол гудов», паладинов, которые не выбирают себя, не становятся в бытии. У них есть сущность, которой они не изменяют: «Могу поделиться рубашкой». Для всех случаев одна рубашка.

Постоянный выбор безумно тяжел. Трудно жить без скрижалей. Легче следовать строгим заповедям и быть угодным Богу, чем рожать в муках каждый миг собственное бытие. Постоянно выбирать, как жить, не зная иной сущности Бога и человека, чем существование, постоянно решать, какой будет эта сущность, это существование — это не просто долг свободного человека. Хуже. Это реальность. Человек постоянно выбирает себя, думая, что уже знает, чего хочет Бог, каким надо быть, как поступать в таких-то и таких-то случаях. На самом деле он каждый раз заново выбирает ту заповедь, которой постоянно следует. Каждый раз решает «не убивать», «не прелюбодействовать», осуществляя поступок в своем существовании. Каждый конкретный момент его бытия и есть тот или иной выбор. Человек обречен на свободу, с унынием говорят экзистенциалисты и разводят руками. Не притворяйтесь, что выбор уже свершен, не лгите себе. Тем более никто не выбирает за вас. Вы существуете — значит, вы Бог, творящий собственную сущность. Источник собственного бытия, ибо сущность есть существование.

Целомудрие

Дом, разделившийся внутри себя, не выстоит.

Это цельность. Продолжение темы невинности. Человек целомудрен, когда не разделяет себя на агнца и степного волка, на ангела и свинью, а воспринимает себя как целое. Если я пью и стыжусь этого, и противлюсь этому внутренне, и сам себя не уважаю, и заставляю других пить со мной, презирая непьющих (верный признак неуверенности в собственной правоте — фанатизм и нетерпимость) — я не целомудрен. Если я пью не с отчаяния, не с горя, не чтобы заглушить в себе какую-то борьбу (так люди часто ищут цельности и только усугубляют раскол), а с радости, без нажима со стороны и не наседая на других, не чтобы «забыть себя» (опять — только иллюзия цельности!), а чтобы выразить себя, если это не ведет к пьяным слезам, вранью, угрюмости, стыду («Ты меня уважаешь?»), мрачным фантазиям, буйству, агрессии, беспамятству и проч., а только к веселью, — целомудрие соблюдено, ибо в человеке царит согласие с самим собой. То же с сексом. Грех совершается, когда какая-то часть человека осознает происходящее как грех, как блуд. Тогда нарушается целомудрие. Человек сам себе предстает в отвратительном обличье и впадает в отчаяние в том или ином виде. Мученики и циники этой породы сразу видны. Если же влечение не осознается как нечистое, грязь странным образом не касается души. Душа не грешит, ибо не желает зла. Что она осознает как зло, она не делает. Что считает хорошим, творит. Безмятежность духа сразу видна, цельность притягивает. Человек же «моральный», вечно облизывающийся на запретный плод, носит на челе печать усталости, мук, терзаний, словом, «внутреннего мира». Его душа загрязнена, расколота, растравлена. Похоть рождается из неудовлетворенности. Из стремления к совершенству. Из гордыни.