Слова пигмея - [5]

Шрифт
Интервал

Я еду положил бы на блюдо,
Но в пути нахожусь я,
Где травы изголовьем мне служат,
Потому и еду я кладу на дубовые листья.

Это стихотворение передает не просто чувства путешественника. Мы всегда идем на компромисс – вместо «желаемого» соглашаемся на «возможное». Ученые смогут, наверное, дать листьям дуба самые прекрасные имена. Но если просто взять листья дуба в руку, они листьями дуба и останутся.

Печалиться о листьях дуба только потому, что они листья дуба, – значит проявить к ним гораздо большее уважение, чем если просто подчеркивать: на них можно класть еду. Такое утверждение еще скучнее, чем просто с безразличной улыбкой пройти мимо них только потому, что они листья дуба. Во всяком случае, всю жизнь без устали печалиться об одном и том же комично и в то же время безнравственно. Великие пессимисты далеко не всегда корчили кислые физиономии. Даже страдавший неизлечимой болезнью Леопарди иногда грустно улыбался, глядя на бледные розы…


ПРИМЕЧАНИЕ

Безнравственность – другое название чрезмерности.


БУДДА

Покинув тайком королевский замок, Сиддхартха целых шесть лет вел аскетическую жизнь. Он вел ее в течение шести лет, искупая невиданную роскошь, в которой жил в королевском замке. Сыну же плотника из Назарета хватило и сорокадневного поста.


О ТОМ ЖЕ

Сиддхартха приказал Чандаке приготовить лошадей, и они тайно покинули королевский замок. Но склонность к рассуждениям часто вызывала у него меланхолию. Нелегко установить, кто вздохнул с облегчением, когда Сиддхартха покинул королевский замок: сам будущий Шакьямуни или Яшодхара, его жена.


О ТОМ ЖЕ

После шести лет аскетической жизни Сиддхартха под смоковницей достиг высшего постижения. Его поучения, как стать Буддой, говорят о том, что материя господствует над духом. Он купается. Пьет млечный сок. Наконец, разговаривает с пасущей скот девушкой, ставшей впоследствии буддой Нанда.


ПОЛИТИЧЕСКИЙ ГЕНИЙ

Традиционно считается, что политический гений – это тот, кто волю народа превращает в свою собственную. Однако все наоборот. Правильнее сказать, что политический гений – это тот, кто свою собственную волю превращает в волю народа. Или по крайней мере заставляет поверить, что такова воля народа. Поэтому политический гений должен быть и гениальным актером. Наполеон говорил: «От великого до смешного один шаг». Эти слова подходят не столько императору, сколько актеру.


О ТОМ ЖЕ

Народ верит в великие принципы. Политический гений и ломаного гроша не даст за великие принципы. Лишь для того, чтобы править народом, он надевает на себя личину борца за великие принципы. Но однажды надев эту личину, он уже никогда не в состоянии сбросить ее. Если же попытается содрать ее силой, то сразу же сойдет со сцены как политический гений. Даже монарх ради сохранения короны идет на ограничение своей власти. Потому-то трагедия политического гения всегда заключает в себе и комичность. Такую комичность, например, содержит сценка из «Записок от скуки», когда монах храма Ниннадзи стал танцевать, надвинув на голову котел-треножник.


ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ

«Любовь сильнее смерти» – эти слова можно найти в романе Мопассана. Но, разумеется, сильнее смерти не только любовь. Например, больной брюшным тифом съедает печенье, зная, что неминуемо умрет от этого – вот прекрасное доказательство, что и голод иногда сильнее смерти. Да и кроме голода можно назвать многое, что сильнее смерти, – патриотизм, религиозный экстаз, человеколюбие, алчность, честолюбие, преступные инстинкты. В общем, любая жажда сильнее смерти (конечно, жажда смерти – исключение). Правда, я бы не решился утверждать, что любовь в большей мере, чем все перечисленное, сильнее смерти. Даже в тех случаях, когда кажется: вот любовь, которая сильнее смерти, на самом деле нами владеет так называемый боваризм, свойственный французам. Это сентиментализм, восходящий ко временам мадам Бовари, заставляющий нас воображать себя тем самым легендарным любовником.


АД

Жизнь – нечто еще более адское, чем сам ад. Муки в аду не идут вразрез с установленными законами. Например, муки в мире голодных духов заключаются в том, что стоит грешнику попытаться съесть появившуюся перед ним еду, как над ней вспыхивает огонь. Но муки, ниспосылаемые жизнью, к несчастью, не так примитивны. Иногда стоит нам попытаться съесть появившуюся перед нами еду, как над ней вспыхивает огонь, но иногда совершенно неожиданно можно и поесть в свое удовольствие. А случается и такое, что, поев с наслаждением, заболеваешь катаром, в другой же раз неожиданно, к своему удовольствию, легко перевариваешь пищу. К такому миру, где не существует законов, нелегко приноровиться. Мне кажется, попав в ад, я смогу улучить момент и стащить еду в мире голодных духов. А уж если проживу два-три годика на игольчатой горе или в море крови и пообвыкну, то совсем уже не буду испытывать особых мук, шагая по иглам, плывя в крови.


СКАНДАЛЫ

Обыватели любят скандалы. Скандальная история с Белой лилией, скандальная история с Арисимои, скандальная история с Мусякодзи – обыватель следит за ними с невыразимым удовольствием. Почему же обыватели так любят скандалы, особенно скандалы, в которых замешаны известные люди? Гурмон отвечает на это так:


Еще от автора Рюноскэ Акутагава
Ворота Расемон

Еще в юности Акутагава определил для себя главную тему творчества: бесконечная вселенная человеческой души и тайны человеческой психологии. За короткий срок, что был отпущен ему судьбой, он создал около полутораста новелл, эссе, десятки миниатюр, сценарии, стихотворения. Материалы для многих своих произведений писатель черпал из старинных хроник, средневековых анекдотов и феодального эпоса. Акутагва подчеркивал, что психология человека мало меняется на протяжении веков, и с тонким вкусом, неподдельным юмором и ярким литературным даром создавал свои бессмертные новеллы.


В чаще

Акутагава Рюноскэ - один из самых знаменитых писателей Японии XX века. Тончайший психолог, обладатель яркого провидческого дара, блестящий новеллист, он соединил своим творчеством европейский и восточный миры.


Лошадиные ноги

Акутагава Рюноскэ - один из самых знаменитых писателей Японии XX века. Тончайший психолог, обладатель яркого провидческого дара, блестящий новеллист, он соединил своим творчеством европейский и восточный миры.


Нос

"Он читал Анатоля Франса, подложив под голову благоухающий ароматом роз скептицизм. Он не заметил, что в этой подушке завелся кентавр"."Темно-синие ивы, темно-синий мост, темно-синие лачуги, темно-синяя вода, темно-синие рыбаки, темно-синие тростники и мискант... И вот все это погрузилось на дно почти черной синевы, а тут вверх взмываете вы, три белых цапли...""Я сочувствую любому духу протеста в искусстве. Даже если он направлен против меня".Эти три цитаты из написанного Акутагава Рюноскэ (1892-1927) взяты почти наугад - выбраны тем же образом, каким гадают по книге стихов.


Муки ада

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь идиота

"Он читал Анатоля Франса, подложив под голову благоухающий ароматом роз скептицизм. Он не заметил, что в этой подушке завелся кентавр"."Темно-синие ивы, темно-синий мост, темно-синие лачуги, темно-синяя вода, темно-синие рыбаки, темно-синие тростники и мискант... И вот все это погрузилось на дно почти черной синевы, а тут вверх взмываете вы, три белых цапли...""Я сочувствую любому духу протеста в искусстве. Даже если он направлен против меня".Эти три цитаты из написанного Акутагава Рюноскэ (1892-1927) взяты почти наугад - выбраны тем же образом, каким гадают по книге стихов.


Рекомендуем почитать
Поиск потерянного смысла

Наша экономическая система, наш образ жизни, наше представление о людях: Основы нашего общества находятся в кризисе, бывшая определенность пропала. Р.Д. Прехт — о неуверенности немцев и их новом интересе к философии.


25 ключевых книг по философии

От Платона и Аристотеля до Бергсона и Хайдеггера — вот пространство этой книги, созданное интуицией и вкусом Реми Хесса, построившего собственную версию Всемирной Академии. Ее двери распахнуты для всех жаждущих окунуться в мир парадоксальных идей, мудрой поэзии и мыслительной мощи бытия.http://fb2.traumlibrary.net.


Складка. Лейбниц и барокко

Похоже, наиболее эффективным чтение этой книги окажется для математиков, особенно специалистов по топологии. Книга перенасыщена математическими аллюзиями и многочисленными вариациями на тему пространственных преобразований. Можно без особых натяжек сказать, что книга Делеза посвящена барочной математике, а именно дифференциальному исчислению, которое изобрел Лейбниц. Именно лейбницевский, а никак не ньютоновский, вариант исчисления бесконечно малых проникнут совершенно особым барочным духом. Барокко толкуется Делезом как некая оперативная функция, или характерная черта, состоящая в беспрестанном производстве складок, в их нагромождении, разрастании, трансформации, в их устремленности в бесконечность.


Разрушающий и созидающий миры

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.



Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории

Вл. Соловьев оставил нам много замечательных книг. До 1917 года дважды выходило Собрание его сочинений в десяти томах. Представить такое литературное наследство в одном томе – задача непростая. Поэтому основополагающей стала идея отразить творческую эволюцию философа.Настоящее издание содержит работы, тематически весьма разнообразные и написанные на протяжении двадцати шести лет – от магистерской диссертации «Кризис западной философии» (1847) до знаменитых «Трех разговоров», которые он закончил за несколько месяцев до смерти.