Слова, которые мы не сказали - [8]

– Мы с твоим отцом остались наедине, когда вы с Майклом ушли, чтобы принести еще бутылку вина. Он сказал мне кое-что. Он тогда много выпил, но хорошо, что так получилось. Мне показалось, ему надо было с кем-то поделиться.

Я жду, затаив дыхание.

– И что он сказал?

– Он сказал, что твоя мама до сих пор присылает тебе письма.

Я с трудом выдыхаю. Письма? От мамы?

– Не может быть. Думаю, всему виной алкоголь. Она почти двадцать лет мне не писала.

– Ты уверена? А у меня сложилось впечатление, что твоя мать многие годы не оставляла надежды с тобой связаться.

– Папа сказал бы мне. Нет, не может быть. Мама и слышать обо мне не желала.

– Но ты мне призналась когда-то, что сама разорвала ваши отношения.

Вспоминаю день своего шестнадцатилетия. Папа сидит напротив меня в ресторане «Мэри Мак» и широко улыбается, счастливо и открыто. Он кладет локти на стол, покрытый белой скатертью, и смотрит, как я открываю коробочку с подарком – подвеской с бриллиантами и сапфиром, слишком экстравагантное украшение для подростка.

– Это камни из кольца Сьюзен, – говорит он. – Я сделал эту вещицу для тебя.

Я смотрю во все глаза и вспоминаю мамину шкатулку с украшениями. В день, когда она уходила, папа заявил, что кольцо по праву принадлежит ему и мне.

– Спасибо, папочка.

– А вот и еще один подарок. – Он берет меня за руку и подмигивает. – Больше тебе не придется ее видеть, милая.

Я не сразу понимаю, что он говорит о моей матери.

– Ты уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения. Судья четко все обозначил в решении об опекунстве. – Лицо его выражает восторг, словно он выиграл приз. Я смотрю на отца, открыв рот.

– Значит, мы больше никогда не увидимся? Никогда?

– Ты сама этого хотела. Мама согласилась. Черт, она, наверное, рада не меньше тебя, что с плеч свалилась такая обуза.

Мне с трудом удается улыбнуться.

– Хм, ну да. Наверное. Если ты… если она так хочет…

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть Дороти, чувствуя, как дрожат губы.

– Мне тогда было только шестнадцать. Она должна была просить о встрече, обязана была бороться за меня! Она ведь мать. – Голос мой срывается, и приходится помолчать, чтобы найти силы продолжать. – Папа звонил ей и все рассказал. Она словно сама ждала, когда я это предложу. Папа тогда вышел и сказал: «Все в порядке, милая. Теперь ты не на крючке». – Прикрываю рот ладонью и стараюсь сглотнуть, пожалуй впервые радуясь тому, что Дороти не видит моего лица. – Через два года она появилась на выпускном в моей школе и делала вид, что очень мной гордится. Мне было восемнадцать, но я испытывала такую боль, что не смогла сказать ей ни слова. А что она ожидала после двух лет молчания? С тех пор я ее не видела.

– Анна, я знаю, как много значил для тебя отец. – Дороти помолчала, подбирая верные слова. – Но ведь он намеренно мог препятствовать твоему общению с матерью.

– Так и было. Он хотел меня защитить. Она бы обижала меня снова и снова.

– Это твоя правда. Твое видение. Ты уверена, что права, и я тебя понимаю. Но это не означает, что так все и есть на самом деле.

Несмотря на слепоту, миссис Руссо обладала способностью заглянуть в душу.

Я моргаю и опускаю глаза.

– Мне бы не хотелось об этом говорить.

Ножки кушетки скользят по бетону, когда я поднимаюсь, чтобы уйти.

– Сядь, – произносит Дороти с такой суровостью, что я невольно повинуюсь.

– Агата Кристи как-то сказала, что внутри каждого из нас есть потайная дверца. – Она находит мою руку и сжимает так сильно, что ногти впиваются в кожу. – За ней мы храним свои самые сокровенные тайны. Мы следим, чтобы эта дверь была тщательно закрыта, и обманываем себя, заставляя поверить, что тех тайн не существует. Некоторые счастливчики и правда однажды начинают в это верить. Но я боюсь, моя дорогая, что ты не из их числа.

Дороти берет из моих рук камни, которые я перебираю пальцами, кладет в мешочек и туго затягивает шнур. Пошарив рукой, она находит мою сумку и опускает туда бархатный мешок.

– Ты никогда не построишь будущее, пока не примиришься с прошлым. А теперь иди. И непременно помирись с мамой.

Я стою босиком в своей кухне. Над расположенным в центре «островом» висят медные кастрюли. Воскресенье, и уже почти три часа пополудни, а Майкл должен прийти в шесть. Я с удовольствием посвящаю свободное время готовке, чтобы к его приезду дом наполнился теплым ароматом свежеиспеченного хлеба. Соблазнение атмосферой домашнего уюта. Сегодня мне понадобятся все помощники, каких я смогу найти. Я решила воспользоваться советом Дороти и напрямую сказать Майклу, что не хочу покидать Новый Орлеан, а точнее, не хочу расставаться с ним.

Выкладываю шар пышного теста на присыпанную мукой доску и начинаю месить. Я мну его руками, растягиваю, наблюдая, как оно податливо меняет форму. На полке у меня над головой, прямо над «островом» лежит, поблескивая боками, миксер для теста «Бош», три года назад подаренный мне отцом на Рождество. У меня тогда не хватило духа сказать ему, что в вопросе хлебопечения я придаю много значения эмоциональной составляющей, поэтому предпочитаю месить тесто руками, как делали уже четыре тысячи лет назад древние египтяне, которые первыми стали использовать закваску. Интересно, для египтянок той эпохи это было лишь ежедневной обязанностью или они, как и я, находили в этом процессе успокоение? Я расслабляюсь, наблюдая, как проходят у меня на глазах едва заметные химические процессы, как, смешиваясь, мука и вода превращаются в эластичное, шелковистое на ощупь тесто.