Слова и жесты - [7]

Шрифт
Интервал

Как я сам себя оправдал в своих глазах?

Я думал о Маше. О том, как хорошо, что она не видела меня таким.

И о том, что она не оценила, если бы я рассказал ей эту историю. «Я понимаю, что я тебе дорога, – сказала бы она, – но постарайся впредь избавить меня от подобных признаний».

Я стою под душем. На лице очищающая маска, которая сужает поры, а сам я чищу зубы. Черная зубная паста и электрическая зубная щетка. Мне очень радостно, когда я чищу зубы всем этим. Мне кажется это очень забавным – черная зубная паста и жужжащая и кружащая зубная щетка. Я иногда, глядя на себя в зеркало, после того как почищу зубы, выпускаю эту черную массу, которая получается, пока чистишь зубы, изо рта. Она, смешанная со слюной, вытекает на подбородок, капает на грудь, а я в этот момент представляю себя героем из фильмов про зомби, которого вот только что укусили, и он еще минуту назад был спокойным, а теперь превратился в агрессивного мертвеца. Сначала изо рта пошла пена, потом налились глаза кровью, потом он распахивает ярко-красный рот и кидается в сторону камеры.

Я бреюсь. Под подбородком есть два труднодоступных места, приходиться выворачивать руки, оттягивать кожу, чтобы быть чисто выбритым. Протираю лицо тоником и наношу легкий увлажняющий крем с витамином Е и всякими антиоксидантами. Косметика – это то, чем занимается Маша, у нее есть супердисконтная сверхнакопительная карта самого большого косметическо-парфюмерного супермаркета мира и вселенной, и она закупает сразу на все и сразу на всех. За это ей выдают подарки, бонусы, презенты. Она тестирует на себе разные штуки, а потом объясняет Витьке, как этим пользоваться и в каких случаях. Если что, все вопросы к нему.

Выбор парфюма. Я стою голый на теплом кафеле и украдкой рассматриваю себя в зеркало. Но на самом деле я выбираю парфюм. Сейчас уже вечер. Который по нашим планам плавно перетечет в ночь и завершится, скорее всего, утром. Если и наносить парфюм, то такой, который бы выдержал всю ночь и еще немного следующего дня. Надо брать что-то убойное.

Kenzo, Miyake или даже Comme des Garçons точно не подойдут. При всей моей любви к вам, дорогие японцы, вы не справитесь. Я знаю. От вас не останется и следа на середине этого пути.

Я выбираю между Sahara Noir Тома Форда и Opium Black Ива Сен-Лорана. Они оба женские, но какая разница. Машка почти каждый день ходит в Чернилах Lalique, а более мужского парфюма в мире нет. Кто вообще, кроме Фрейда, думает, что анатомия – это судьба?

В конце концов, через пять минут колебаний, я выбираю стандартный Fahrenheit Dior. Пусть будет кожа и бензин.

Я знаю, что у мужчин обоняние хуже, чем у женщин – и нет ничего хуже, чем мужчина, который этого не знает. А «Фаренгейт» сделан так, что, даже когда его много, слух он не режет. Да и лето еще, чтобы переходить на тяжелые зимние запахи.

Я возвращаюсь в комнату, в коридоре горит свет, и этого света достаточно, чтобы найти одежду. Черные боксеры. Тонкие серые носки. Я нахожу белую рубаху, сшитую на заказ. Достаю темно-серый, почти черный, костюм: приталенный пиджак с лацканами, как у смокинга, и одной пуговицей, несколько галстуков, тонкие и средней толщины, различные оттенки серого. Есть блестящие, как змеиная кожа, есть матовые. Простой черный ремень. Долго выбираю запонки. У меня есть серебряные запонки с красивым геометрическим узором, есть винтажные, тусклые, оставшиеся от отца. Массивные, круглые, похожие на греческую камею с фигурой белки посередине. Подумав, беру одну с белкой, вторую с узором.

Я вспоминаю, как ходил по городу в поисках ткани для этого костюма. Я точно знал, что я хочу, но нигде не мог найти нужного качества и цвета. Она должна быть темно-серой, но не черной. Она должна быть тонкая и достаточно легкая, но не из тех, про которые продавцы с придыханием рассказывают, что-то вроде: «Что вы, что вы – это же Super 100, – или как правильно это называется? – эта ткань производится только в одном месте в Италии из супершерсти суперспециальных суперовец, которые пьют росу и питаются тысячелетним папоротником в цвету». Вот эта тупая легендарная маркетинговая херня. Нет.

И она должна быть матовая – потому что ничто так не дешевит, как искра в мужском костюме.

Я ходил несколько месяцев и обошел все, что только можно, когда я отчаялся найти, Витька привез мне из Италии. Причем именно то, что было нужно, благо я рассказал ему про эту ткань все.

С красным подкладом было легче. Хотя и здесь пришлось потратить время. Хороший «викторианский красный» или как у японских кимоно середины XIX века.

Совсем легко было сделать пуговицы. Мастерская сделала мне комплект пуговиц из кости, покрытых красным (с легкой рыжинкой) лаком, за три дня. Ну а дальше дело техники. Через две недели, три примерки и бутылки «Вдовы Клико» Саша сшила мне отличный костюм.

Она великая портниха (и не очень удачливый дизайнер, будем честными), и если ее заинтересовать, то можно получить прекрасную вещь. Но как только ей надоедает – можно опускать руки, она больше не возьмется.

Галстук. Я выбираю черный шелковый в широкую темно-серую полоску наискось. Серый на тон темнее костюма. Настолько темный, что галстук почти муаровый.


Еще от автора Денис Епифанцев
PRDj. Тактика выживания «Норма» и стратегия выживания «Контекст»

Одним из свойств «общества будущего» почти всегда называют «информатизированность». Предполагается, что коммуникации этого социума будут наследовать принятым сейчас практикам, но сам «коммуникационный контракт» будет заключен на принципиально иных условиях. Но на каких? «PRDj» – это короткая и без воды работа посвященная коммуникативным стратегиям ближайшего будущего, нашей связи с социальными сетями и тому, как понятие «норма» разрушается в современном мире.


Рекомендуем почитать
Новые кроманьонцы. Воспоминания о будущем. Книга 4

Ну вот, наконец, добрались и до главного. Четвёртая книга – это апофеоз. Наконец-то сбываются мечты её героев. Они строят, создают то общество, ту среду обитания, о которой они мечтали. Люди будущего – новые кроманьонцы, полны энергии, любвеобильны, гуманны и свободны.


Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

В сборник вошли двенадцать повестей и рассказов, созданных писателями с юга Китая — Дун Си, Фань Ипином, Чжу Шаньпо, Гуан Панем и др. Гуанси-Чжуанский автономный район — один из самых красивых уголков Поднебесной, чьи открыточные виды прославили Китай во всем мире. Одновременно в Гуанси бурлит литературная жизнь, в полной мере отражающая победы и проблемы современного Китая. Разнообразные по сюжету и творческому методу произведения сборника демонстрируют многомерный облик новейшей китайской литературы.Для читателей старше 16 лет.


Рок-н-ролл мертв

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Серебряный меридиан

Роман Флоры Олломоуц «Серебряный меридиан» своеобразен по композиции, историческому охвату и, главное, вызовет несомненный интерес своей причастностью к одному из центральных вопросов мирового шекспироведения. Активно обсуждаемая проблема авторства шекспировских произведений представлена довольно неожиданной, но художественно вполне оправданной версией, которая и составляет главный внутренний нерв книги. Джеймс Эджерли, владелец и режиссер одного из многочисленных театров современного Саутуорка, района Национального театра и шекспировского «Глобуса» на южном берегу Темзы, пишет роман о Великом Барде.


Маски духа

Эта книга – о нас и наших душах, скрытых под различными масками. Маска – связующий элемент прозы Ефима Бершина. Та, что прикрывает весь видимый и невидимый мир и меняется сама. Вот и мелькают на страницах книги то Пушкин, то Юрий Левитанский, то царь Соломон. Все они современники – потому что времени, по Бершину, нет. Есть его маска, создавшая ненужные перегородки.


По любви

Прозаик Эдуард Поляков очень любит своих героев – простых русских людей, соль земли, тех самых, на которых земля и держится. И пишет о них так, что у читателей душа переворачивается. Кандидат филологических наук, выбравший темой диссертации творчество Валентина Распутина, Эдуард Поляков смело может считаться его достойным продолжателем.