Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - [30]

— Вы правы, как всегда, экселенц. Очевидно, вы пригласили Либеншитца для обсуждения какой-то из этих целей? — постарался увести разговор немного в сторону Остер. Канарис кивнул. Затем, успокоившись, подошел к сейфу и вытащил оттуда карту Европы, которую расстелил на столе и сделал приглашающий знак Остеру. Последний знал карту, он не раз работал с этим документом, нанося знаки, символизирующие оперативные возможности абвера в странах Европы. Всякого рода кружки, треугольники, жирные точки всевозможных цветов означали большие и малые учреждения абвера, его резидентуры и подрезидентуры за границей и на территориях, оккупированных Германией. Канарис всегда приходил в хорошее расположение духа, когда работал с этой картой. Остер и остальные чиновники хорошо знали эту слабость адмирала и называли карту лекарством, после приема которого шеф приходил в отличное настроение: наглядная мощь абвера поднимала его тонус.

— Начинать, как говорят в Англии, так начинать с начала, мой дорогой Остер, — сказал адмирал. — Последуем по дороге, предложенной коллегой Лахузеном. Начнем с северо-запада, с Балтии. Думаю, здесь нас воспримут с радостью: мы для балтийских народов ближе, чем большевики. Не так ли?

Остер согласно кивнул. Затем, увидев на территории Эстонии, Латвии и Литвы новые значки в виде красных ромбов, спросил:

— Новые обозначения, экселенц?

— Да, это мы размечали с Бентивеньи. Угадаете сами, что это, или подсказать?

Остер увидел пару десятков таких же значков на территории Украины, Белоруссии, в южных районах России.

— Верно, — подтвердил Канарис. — Они будут подчиняться вермахту, а не Гейдриху, — с гордостью добавил он. — Наша работа пойдет в них по линии Бентивеньи, третьего отдела, как работаем во Франции. Менять ничего не будем. Но это все мелочи. Вот о чем надо посоветоваться. Как вы думаете, где нам создать «Абверштелле Остланд»?

— В центре Остланда, — улыбнулся Остер.

— Вы имеете в виду Ригу? — спросил Канарис.

— Конечно, экселенц. Лучшего варианта попросту не имеется. Ревель, или как его, Таллинн находится на отшибе.

— Маленький, но премилый городишко. Я впервые был в нем еще в 1937 году. Пики сопровождал меня, мы договаривались с эстонцами о подборе местных русских для засылки в Советы. В Таллинне разместим отделение абвера. Это будет хорошим подспорьем центру в Риге. Я бы хотел, Остер, чтобы вы лично занялись комплектованием сбалансированного аппарата из представителей всех служб в Риге и Таллинне. Отдел кадров предоставит вам кандидатуры, но складывать их вместе — ваша обязанность. Прикиньте, сколько и где следует открыть школ по подготовке агентуры и какого профиля. Будем смотреть дальше сухопутного Кейтеля. Вам нужно будет объединить интересы всех трех отделов. Это касается как Остланда, так и других регионов. Кроме вас этой работы объективно никто не проведет, каждый потянет в свою сторону.

— Слушаюсь, экселенц. Я бы желал только заметить, вы уже упомянули о договоренности с опер-группенфюрером Гейдрихом насчет лагерей, но нужна директива, кто, чем будет заниматься, иначе при таком обилии разного рода учреждений на оккупированной территории получится, попросту говоря, базар.

— Да, да, Остер, вы правы. Но не можем же мы издать такую директиву уже сейчас. Будет фюрером подписан приказ о нападении — появится и директива. Не раньше. Однако мы должны быть готовы полностью уже сейчас. Давайте поговорим вместе с Либеншитцем.

Канарис звонком вызвал адъютанта и попросил его пригласить Либеншитца. Обменявшись приветствиями, Канарис предложил тому сесть.

— Как здоровье, самочувствие, полковник? — осведомился адмирал.

— Превосходно, экселенц, вот только не мешало немного похудеть.

Либеншитц был весьма плотным, коренастым здоровяком, его голубые глаза излучали энергию и готовность выполнить незамедлительно любые пожелания шефа.

— Вы похудеете, я вам предоставляю такую возможность. Действительно, вы стали терять форму, наверно, белых пятен в ресторанах Парижа для вас почти не осталось…

— Ну что вы, экселенц, — засмущался полковник.

— Так же, как и для некоторых ваших подчиненных, — продолжил Канарис. Обращаясь к Остеру, он спросил: — Вам известна эта история?

— Что-то слышал, но не помню, — соврал Остер, полагая, что собственное изложение Канарисом происшедшего в Париже окончательно вернет шефу хорошее настроение.

— В декабре в Париж из Гавра привезли курьерскую почту. Я не путаю, полковник?

— 25 декабря, на Рождество, экселенц, — уточнил Либеншитц, и его лицо стало медленно покрываться красными пятнами.

— Курьеров было двое: капитан и оберфельдфебель, и шофер, конечно. Сдали, получили пакеты на обратный путь и… Расскажите, Либеншитц, что произошло, вам картинка с олухами-курьерами видится с натуры, не так ли? — подмигнул Канарис Остеру.

Полковник насупился, не зная отношения адмирала к случившемуся, и стал бубнить в стиле провинившегося старшеклассника:

— Видите ли, господин адмирал, в Париже они очутились впервые. Приняв новую почту, в том числе пакет с секретными бумагами, они отъехали от пункта курьерской связи, подъехали к гостинице, где у капитана были вещи. И здесь фельдфебель взмолился посмотреть Париж, естественно, и шофер стал подпевать. Капитан поддался, хорошо, говорит, через час встречаемся у автомобиля. Машину закрыли и разошлись: капитан — в гостиницу, фельдфебель и солдат — на прогулку. Через час офицер подошел, видит: его подчиненные стоят с девушкой. Капитан, видя такое дело, отложил отъезд еще на час. Когда через час собрались уезжать, оказалось, что машина взломана, почта исчезла. Розыск по линии тайной полевой полиции результатов не дал. Таков вкратце данный инцидент, господин адмирал.