Слониха-пациентка - [54]

Если же птица умрет или навсегда окажется неспособной махать крылом и когтить добычу изрезанной шрамами или свернувшейся в комок ногой, когда шейх прикажет подготовить ее к очередной охотничьей экспедиции, тогда сокольничий расскажет таким же пышным и пространным арабским слогом, как он уже почти выходил птицу, но затем нечистый попутал его отвезти больного английскому доктору, о котором шла молва, будто он много знает о болезнях соколов и знаком с новейшими методами, применяемыми в Америке и Европе. Увы, эти слухи не подтвердились. Доктор колол птицу иголкой — что это, как не орудия убийства! — и давал пилюли, не иначе как ядовитые. Нужны доказательства? Ну, возможно, он, знахарь, в чем-то и заблуждается. Но посудите сами — у этих западных людей есть книги и мудреные инструменты, а ведает ли кто-нибудь из них, что такое шахин на охоте? Способен ли человек с Запада поймать с его помощью ну хотя бы такую простую добычу, как дрофа или газель! То ли дело он, сокольничий, чей дедушка посылал двух шахинов на детенышей орикса в охотничьих угодьях Ибн-Сауда! Он же сам видел, что эти английские доктора не способны даже проследить полет ястреба за добычей в глубокой пустыне, когда небо раскалено добела, — какие у них слабые глаза сравнительно с глазами бедуина!.. Конечно, шейх внимательно слушал и кивал. Он сам давно подумывал именно так.

Как-то раз я показывал шейху под микроскопом препараты легких одного из его соколов, умерших от легочной инфекции. Подкрашенные голубым метиленом споры грибов напоминали красивые деревья, будто из волшебной сказки. «Взгляните на эти „деревья“, ваше высочество. Они-то и явились причиной беды», — сказал я. И жестоко поплатился за это: тут же был высмеян сокольничим шейха. «Только круглый идиот воображает, будто в легких могут вырасти деревья. Каждый бедуин твердо знает: сокол заболевает либо от дурного мяса, либо оттого, что оказался рядом с женщиной, у которой месячные». Большинство бедуинов, сидевших на полу в ожидании обычной бесплатной трапезы — жареной ягнятины с рисом — и царапая ковер верблюжьими палками, как будто согласились: все, что я говорю, — полная чепуха.

Когда мы работали в зоопарке Аль-Аин, через наши руки каждый год проходили сотни соколов. Это был бесценный источник опыта для меня и моих ассистентов; особую радость эта работа доставляла Эндрю, помешанному на соколах еще со школьной скамьи в Винчестере и ныне ставшему признанным авторитетом в лечении ястребов и других птиц. Самое большое число пациентов поступало к нам в холодные месяцы, с октября по апрель; двумя чаще встречающимися хворями был аспергиллез — грибковое легочное заболевание, о котором я только что рассказывал, и хронический абсцесс на подошве птицы. И тот и другой недуги прекрасно излечивались, если взяться за дело вовремя. Но, как правило, птиц нам привозили, когда болезнь уже пустила глубокие корни, ставя нас перед серьезными трудностями.

И вот в чем заключалось главное коварство. Бедуины предпочитали, чтобы мы брали птиц на госпитализацию. Для них это было все равно как сдать в ремонтную мастерскую «мерседес» или «шевроле», чтобы потом получить назад в превосходном состоянии. В принципе госпитализация рекомендуется в этих случаях — работать с птицей легче, наблюдая ее вблизи. Но это при условии доброй совести владельца — если ему сказали, что птица пробудет в больнице, скажем, недели две, то он и явится за нею в положенный срок, а уж мы постараемся сделать все, чтобы к этому времени поставить ее на ноги. В действительности все обстояло далеко не так. Владелец не являлся за птицей по три, а то и по девять месяцев; когда же он наконец соизволял пожаловать — или присылал вместо себя другого, что вносило еще большую сумятицу, — то птица нередко уже давно была мертва, ну а если жива и здорова, то он подчас… не признавал ее! Мы, конечно, всегда вешали на столб, где сидела птица, этикетку с кличкой, но что ему до этого! Он неизменно указывал на лучший экземпляр и настаивал, что это — его птица. А что до этикеток, то здесь-де произошла путаница; но из-за этого он страдать не намерен и возьмет ту птицу, на которую указал. Наши ассистенты-непрофессионалы — египтяне, пакистанцы, афганцы и палестинцы, говорившие по-арабски, страшно боялись гнева бедуинов-националистов и были совершенно бессильны в подобных ситуациях. Еще бы, ведь они хоть и правоверные мусульмане, но считаются в Эмиратах гражданами третьего сорта и подвергаются нещадной эксплуатации и дискриминации — в частности, по зарплате, все-таки гораздо более высокой, чем та, на которую они могли бы рассчитывать у себя дома.

Нам совладать с ситуацией было не легче — равно как и директору зоопарка, почтенному австрийцу. «Я — подданный Объединенных Арабских Эмиратов, — говорил туземец. — Я — сокольничий и наперсник шейха такого-то и знаю, что его птица — вон та. Я сейчас вызову полицию, если будете противиться!» (А коль так, то догадайтесь, кто, по законам шариата, будет прав!) И даже: «Если вы не отопрете комнату с соколами, я собью замок!» Некоторые именно так и поступали. Истинные владельцы птицы были конечно же не в восторге, когда в конце концов приезжали забрать свою собственность.