Слониха-пациентка - [48]

В отличие от моего друга Роберта, который недавно опубликовал сборник своих рассказов в подчеркнуто Хемингуэевском стиле, я никогда не принадлежал к страстным поклонникам этого маститого американского писателя. Здесь же, на Кубе, его почитают как героя; его дом и места, которые он любил посещать, входят в туристические маршруты, в его честь названо новое морское судно. Вследствие сокращения моего визита в зоопарк, Роберт предложил съездить в рыбацкую деревушку Кохимар, где был написан «Старик и море», и зайти в бар «Ла-Терраса», куда нередко заглядывал писатель пропустить стаканчик.

Было влажно и душно; Кохимар, куда мы прибыли во второй половине дня, оказался абсолютно неживописным местом с покосившимися бунгало и деревянными хибарками по берегу моря. «Ла-Терраса» по-прежнему существует, только теперь это грязное, засиженное мухами заведение, где за рахитичными пластиковыми столиками сидели несколько старцев; но длинный деревянный бар и официанты в белых рубахах и галстуках, явно готовые обслужить клиентов, выглядели более обещающими. Обоих нас мучила жажда.

— Два холодных пива, — заказал Роберт.

— К сожалению, пива нет, — сказал бармен.

— Тогда два джина с тоником.

— Очень извиняюсь, компаньеро, джина тоже нет.

— А водка есть?

— Сожалею, компаньеро, вчера всю выпили.

— Виски?

— Боюсь, не найдется.

— Кока-кола?

— Увы, не завезли.

— В таком случае, два бокала воды с тоником и побольше льда.

Официант одарил меня широкой улыбкой и сделал жест двумя большими пальцами вверх.

— О, лед есть! Лед у нас самый лучший! — И затем, после паузы, добавил: — А вот тоника нет.

— Попробуем другую тактику, — шепнул мне по-английски Роберт. — Компаньеро, что у вас есть? — продолжил он уже по-испански. Радостная улыбка, которая озарила лицо бармена, сама по себе стоила того, чтобы приехать на нее посмотреть.

— Есть ром, компаньеро. Сахар есть. Могу выжать лимонного соку.

— И… нет ничего больше?

— Как это — ничего больше?! А вода?! — В подтверждение своих слов он постучал пальцем по кувшину, полному мутноватой жидкости, — вдруг мы его не так поймем!

— Прекрасно! Сделайте нам из всего этого «Дайкири», — сказал Роберт.

Услышав это слово, бармен с подчеркнутой церемонностью принялся готовить напиток; от такой бравуры засияли тарелки и стаканы. «Дайкири» оказался вовсе не так уж плох. Мы сидели на балконе, смотрели на карибские волны, судачили о двояком толковании «Смерти после полудня», а также о том, что могло довести человека до самоубийства. Я вспомнил, как видел Хемингуэева попугая, до сих пор живущего в одном баре в Барселоне. Когда мы заказали по очередной порции «Дайкири», к нам подошел тощий человечек со смуглым кожистым лицом и тонкими усиками.

— Разрешите представиться, — сказал он. — Хайме. В последние дни сюда захаживает мало чужеземцев.

Мы пригласили его присоединиться; не заставив себя упрашивать и залпом выпив стакан рому, он рассказал, что он — художник, изготовляющий сувениры из черного коралла, добываемого с больших глубин. Он не думал упрашивать нас купить его изделия — ему просто хотелось выпить рому и потрепаться. Но все же после мы отправились к нему в мастерскую и увидели коллекцию удивительных коралловых украшений. Но, сколь бы прекрасны ни были произведения искусства, черный коралл принадлежит к исчезающим видам, как черный носорог или горилла, и его добычу ничем нельзя оправдать. Мы засмущались, когда он настоял на том, чтобы мы приняли в подарок его безделушки: кубинцы вроде Хайме, как и многие бедные люди по всему миру, неподдельно щедры и горды, и мы бы нанесли Хайме большую обиду, если бы отказались принять его дар.

Наш разговор, сопровождаемый обильными возлияниями «Дайкири», перешел на Хемингуэя и его старого шкипера Грегорио. Кто знает, вдруг он еще жив? Живехонек, сказал Хайме, и обитает со своей женой здесь, в деревне. Роберт горел желанием встретиться с человеком, который, как нередко приходится слышать, послужил прообразом героя рассказа «Старик и море». Хайме тотчас же вызвался сбегать к почтенному Грегорио, и, если тот захочет явиться, привести его сюда.

— Ему сейчас далеко за девяносто, а как выпьет доброго рому, так сразу годы с плеч долой, — сказал Хайме и шагнул за порог.

Почтенный Грегорио был высок ростом, как и положено бравому мореплавателю; годы лишь чуть-чуть ссутулили его. Открытое, доброе лицо и ясные глаза. Его яркая испанская речь не была столь протяжной, как обыкновенно у кубинцев, и он не обрубал концы слов. Это потому, сказал он, что прожил на Кубе лишь последние восемь десятилетий своей жизни, а прежде жил на Канарских островах, пока не эмигрировал оттуда. Хайме оказался прав — ром словно возвращал нашему гостю молодость! По мере того, как день клонился к закату, на нашем столе все росла батарея пустых бутылок с этикеткой «Гавана Клуб», но речь Грегорио по-прежнему оставалась ясной и язык ничуть не заплетался. Нет, он не был прототипом героя «Старика и море», объяснил он, но ему запомнился эпизод, который, возможно, и подал Хемингуэю идею написать этот рассказ. Как-то раз они вышли в море на лодке, и по дороге к рыбным местам писатель, как всегда, углубился в чтение; но вот когда лодка довольно далеко отошла от берега, Хемингуэй увидел крохотный ялик, в котором находились старик и мальчик. Старик учил мальчика ловить рыбу. Хемингуэй велел своему шкиперу подойти поближе — не захотят ли поболтать о том о сем, а заодно угоститься холодным пивком? «Прочь отсюда!» — заорал старик, и Грегорио ничего не оставалось, как подчиниться. Но затем, к концу дня, Хемингуэй попросил Грегорио вновь поискать этих людей; искали, искали, но все напрасно. Сколько они потом ни расспрашивали по всему Кохимару и окрестным рыбацким деревушкам, никто про них ничего не знал. Шли месяцы, а Хемингуэю так и не удалось выйти на след старца и мальчика.