Слон Килиманджаро - [61]

Он вздохнул и продолжил, словно забыв о моем присутствии:

— Потом пришла пора независимости, и англичане отдали страны таким людям, как Кениата и Ньерере. Когда человек достиг звезд, он колонизировал Новую Кению, Уганду II, Ньерере, но масаи остались на Земле, без земель, без скота, без собственного языка. — Он помолчал, словно возвращаясь из прошлого в настоящее. — А теперь остался только я, мистер Роджас. Я один могу искупить грехи моего народа.

— Как?

— Я должен кое-что сделать, и, кроме меня, сделать это некому.

— Поэтому вам и потребовались бивни? Он кивнул:

— Поэтому мне и потребовались бивни.

— Как могут бивни искупить грехи вашего народа, спасти его?

— Я вам скажу, мистер Роджас, когда вы найдете бивни и они станут моими.

— Ловлю вас на слове.

— Я очень надеюсь, что мне удастся выполнить данное вам обещание.

— Удастся, — уверенно заявил я. — Даже сейчас, пока мы беседуем, компьютер ищет бивни.

— Я знаю. — Он глубоко вздохнул. — Вы и представить себе не можете, сколь они важны для меня. Я не женюсь, у меня не будет детей. Если я не спасу мой народ, его уже никто не спасет.

— А почему вы не женитесь? — спросил я. — Я знаю, что масаи крали женщин у других племен, так что чистокровного масаи просто не найти.

— С двадцать четвертого столетия Нашей эры масаи не женятся вне племени. Во всяком случае, не должны. Быть может, кое-кто нарушал закон и брал жену из другого племени или народа.

— Но никто из них не попадал в ситуацию, когда женщин-масаи просто не было. Последнему масаи нельзя руководствоваться этим правилом.

— Не в этом дело, мистер Роджас.

— Тогда я повторю вопрос: почему вы не можете жениться?

— Потому что я не мужчина. Я недоуменно воззрился на него.

— Не понял.

— Ни один мальчик-масаи не становится мужчиной, elmoran, пока его не обрежут. Он не может занять место среди равных, не может давать совет старшим, не может жениться. — Он помолчал. — Меня так и не обрезали, мистер Роджас. По закону моего народа я все еще мальчик.

— Обрезание — очень простая операция. Ее может сделать любой врач.

— Это невозможно.

— Тогда почему вас не обрезали, чтобы вы могли жениться и вести нормальную жизнь?

— Я скажу вам, когда вы найдете бивни. Но я уже говорил, что не судьба мне жениться и заводить детей. Я очень сожалею об этом, мне хотелось бы иметь большую семью, но я вынужден избрать другую тропу.

— Какую же?

Он долго смотрел на меня, и, пожалуй, впервые на его лице отразились чувства.

— Более ужасную, чем вы можете себе представить, мистер Роджас.

Маска бесстрастного масаи заняла привычное место, и он предложил мне выпить молока. Я догадался, что такое случалось с ним крайне редко, если вообще случалось, поэтому взял бурдюк в руки.

Прежде чем выпить, заглянул в его темное чрево.

— Пейте спокойно, мистер Роджас. — Мандака усмехнулся. — Крови там нет.

Я глотнул молока, которого не пил с детства, вернул ему бурдюк.

— Спасибо, что разделили его со мной, — искренне поблагодарил его я.

— Молока у меня много, да вот пить его не с кем. — Он пожал плечами. Поднялся. — Пойдемте со мной, мистер Роджас. Я покажу вам остальные комнаты. Другого дома масаи уже не будет, так что вы сможете утолить свое любопытство.

Я встал и последовал за ним, инстинктивно склонив голову, чтобы не удариться головой о воображаемый дверной косяк, и мгновением спустя оказался в другом помещении, размерами побольше.

Украшали его головные уборы из львиного меха, около каждого стояло копье. Аккуратные ярлычки указывали имя владельца головного убора и копья.

— Да у вас тут музей, — восхитился я.

— Такой коллекции нет ни в одном музее, — ответил он с ноткой гордости в голосе. — Вот этот головной убор принадлежал Нельону, в честь которого назвали один из горных пиков.

Несколько минут он рассказывал мне историю каждого головного убора и копья, лицо его оживилось. Такое случалось с ним, лишь когда речь заходила о бивнях. Наконец мы подошли к последнему из головных уборов, самому непритязательному, из сухой травы.

— А это что? — спросил я.

— Это мой головной убор. Львов на Земле не осталось, пришлось пользоваться подручными материалами.

— Неужели ваше детство прошло в таких условиях? — недоверчиво спросил я. — Вы жили в хижине?

— В manyatta, — поправил он меня. — Хижина — часть усадьбы, в которую входят другие хижины и окружающий их забор.

— Но как власти могли допустить, чтобы вы жили, извините, как дикарь.

— Я же все объяснил: Земля практически обезлюдела, те представители властных структур, что еще остались, не считали необходимым указывать семье, живущей в Кении, вдали от всех остальных, как им вести хозяйство и что есть. — Он помолчал. — До тринадцати лет я видел лишь родителей да бабушек с дедушками.

— Вы никогда не играли с другими детьми? — изумился я.

— Никогда.

— И вы жили, как ваши далекие предки?

— По форме, но не по духу, — ответил он. — Да, мы жили в глинобитной хижине, но в ней стояли три компьютера. И хотя я не посещал школу, я получил дипломы по экономике, бизнесу и африканской истории.

— Насчет истории мне понятно. Но почему экономика и бизнес?

— Я знал, что наступит день, когда мне придется покинуть Землю и убедиться, что я — последний масаи. А если моя догадка окажется верна, на меня ляжет поиск бивней. И первое, и второе будет стоить немалых денег.