Сломи меня - [7]

Так что — да, я волнуюсь. Я действительно переживаю из-за того, что с ней что — нибудь случится. И, может быть, и с нами. По инерции.

Но никто меня никогда не слушает, поэтому мы здесь.

Я вздыхаю и медленно продвигаюсь вперед, испытывая раздражение. Я слышу пронзительный крик, раздающийся вдалеке. Повышенная готовность. Кенджи сжимает мою руку, и я отвечаю ему тем же, чтобы дать ему знать, что я понял.

Соединения возвышаются прямо перед нами, и Кенджи тянет нас вперед до тех пор, пока мы не оказываемся возле задней стены блока. Здесь есть небольшая навесная крыша, которая прикрывает нас от дождя. То, что мы занимаемся всем этим в такой дождливый день, можно списать на мою дерьмовую удачу.

Моя одежда промокла настолько сильно, что мне кажется, будто я наделал в свои штаны. Кенджи слегка пихает меня своим локтем, и я снова сосредотачиваюсь. Я слышу звук распахивающейся двери, и напрягаюсь; моя рука машинально опускается на мое оружие. Мне кажется, что мне уже миллион раз доводилось сталкиваться с подобным, но я никогда к этому не привыкну.

— Она — последняя, — кричит кто-то. — Она пряталась здесь.

Солдат вытаскивает женщину из ее дома, и она продолжает кричать. Биение моего сердца учащается, и я сильнее сжимаю в руке свое оружие. Это отвратительно — то, как некоторые солдаты обращаются с местными жителями.

Я понимаю, что он выполняет приказы — действительно понимаю, — но бедная женщина молит о пощаде, а он тащит ее за волосы и кричит на нее, приказывая заткнуться.

Стоящий рядом со мной Кенджи едва дышит. Я бросаю взгляд в сторону Джульетты, и только потом осознаю, что мы все еще невидимы. Поворачивая голову, я замечаю еще одного солдата. Он бежит трусцой через поле и подает сигнал первому парню. Не тот сигнал, на который я надеялся.

Дерьмо.

— Брось ее ко всем остальным, — говорит второй солдат. — Затем сообщим, что эта область чиста.

Внезапно он исчезает, поворачивая за угол, и здесь остаемся только мы, первый солдат и женщина, которую он удерживает в заложниках.

Остальные солдаты, должно быть, вывели остававшихся здесь местных жителей еще до того, как мы пришли.

Женщина теряет самообладание. Она впадает в настоящую истерику, и, кажется, больше не может контролировать свое тело. Она превращается в настоящего зверя — она верезжит, и царапается, и колотит солдата руками, путаясь в своих собственных ногах.

Она спрашивает, где ее муж и дочь, и я практически закрываю глаза. Тяжело смотреть на подобные вещи, когда ты уже знаешь, что произойдет дальше. Война не становится легче от того, что ты не согласен с происходящим.

Порой я позволяю себе испытывать приятное волнение из-за того, что собираюсь воевать — Мне приходится убеждать себя в том, что я делаю нечто стоящее — но сражаться с солдатами гораздо легче, чем иметь дело с женщиной, которая вот-вот станет свидетелем того, как ее дочери пустят в голову пулю.

Джульетту, вероятно, стошнит.

Сейчас мы находимся настолько близко к непосредственному месту действий, что я инстинктивно прижимаюсь спиной к стене, забывая о том, что мы невидимы.

Солдат хватает женщину и швыряет ее на землю возле блока, и я чувствую, как на мгновение мы втроем начинаем паниковать, успокаиваясь как раз вовремя для того, чтобы заметить, как солдат прижимает дуло своего пистолета к шее женщины и говорит: — Если ты не заткнешься, я пристрелю тебя сию же минуту.

Что за мудак.

Женщина теряет сознание.

Солдата это, кажется, не волнует. Он тащит ее из зоны нашей видимости — в том же самом направлении, куда ушел его напарник. Нам пора следовать за ними. Я слышу, как Кенджи тихо сыплет ругательствами.

Он плохо переносит такое. Ему всегда не по себе, когда дело касается подобных вещей. Я впервые встретил его во время одного из наших заданий; когда мы вернулись на базу, Кенджи лишился самообладания. Совершенно.

На некоторое время его посадили в карцер, и после этого он свел свои эмоциональные срывы к минимуму. Большинство солдат знают, что жаловаться во всеуслышание — себе дороже. Мне следовало бы знать, что на самом деле Кенджи не был одним из нас.

Я поежился от холода.

Мы все еще следуем за солдатом, но при такой погоде сложно держаться слишком близко к нему. Видимость стала нулевой, а ветер настолько сильно гоняет по улице дождь, что кажется, будто мы попали в ураган. И очень быстро все станет еще хуже.

Я слышу тихий голос:

— Как вы думаете, что происходит?

Джульетта.

Конечно же, она понятия не имеет о происходящем… откуда ей знать?

Разумнее всего было бы спрятать ее где — нибудь. Держать ее в безопасности. Подальше от опасности. Слабое звено может потянуть за собой остальные, и я не думаю, что сейчас время рисковать. Но Кенджи, как и обычно, не согласен с этим. Судя по всему, он не возражает против того, чтобы осведомить Джульетту о том, что значит оказаться посреди войны в секторе 45.

— Они собирают их вместе, — объясняет Кенджи. — Они собирают людей в группы для того, чтобы убить их всех сразу.

— Женщина… — говорит Джульетта.

— Да, — перебивает ее Кенджи. — Да, — повторяет он снова. — Она и все остальные, кто, по их мнению, может иметь отношение к протестам, — говорит он. — И убивают они не только подстрекателей. Они убивают и друзей, и членов их семей. Это лучший способ для того, чтобы манипулировать людьми. Это всегда действенно при запугивании тех, кто остается в живых.