Сломанное время - [15]

– Я потерял над собой контроль, – твердо сказал Гоша. Прижав лоб к куску арматуры, он минуту стоял неподвижно.

– Но у всего есть начало и есть конец.

Третьей фразы от себя ему пришлось ждать только через четверть часа.

– Ты боишься идти вниз… Подумай над этим конструктивно. Лестницу делали люди. Лестница – не луч света. Но и тот имеет свой конец. Возможно, ты стоишь в пяти метрах над тем местом, где она заканчивается. Так разумно ли подниматься при этом наверх?

Он наконец-то озвучил то, над чем думал четверть часа – Гоша хотел подняться.

Но вместо этого стал решительно спускаться вниз.

«Макаров увидел травинку во рту Комика. Действительно, где он ее взял? Люк задраен, значит, есть еще выход. И те люди, что хотели убить Макарова, прошли именно через это «окно»…»

Четыреста пятьдесят ступеней…

Что-то тяжелое медленно, но уверенно забралось на его плечо. Вскрикнув. Гоша сбил это «что-то» рукой. Теперь он не спускался, а «срывался» вниз. Рискуя сбить очередность перестановки рук и ног, он почти полностью отдал себя гравитации. Никогда не боявшийся стесненных пространств, он четверть часа назад испытал приступ клаустрофобии. Не относящийся брезгливо к насекомым, только что содрогнулся от изоптерофобии.

Пятьсот шестьдесят пятая…

– К черту фобии! – и Гоша заставил себя рассмеяться. Он слушал свой смех и чувствовал, как непослушны губы. Ему часто приходилось смеяться через силу, но еще ни разу он не ощущал такую беспомощность губ. – Поговорим о перемещениях во времени…

Ему нужно было о чем-то говорить. Отправив фобии к черту, он обрел еще одну. Теперь он боялся, что путь его бесконечен. Но научного названия такому страху он не знал.

Пятьсот девяносто третья…

– Предположим, мы странствуем во времени… – прохрипел он и прислушался к своему голосу. Он его не узнал. И с этого момента решил себя не слушать. Главное – говорить… – Предположим, в нашем распоряжении есть коридор, сквозь который можно пройти за считаные секунды. И пусть два его воронкообразных устья «А» и «Б» расположены в пространстве рядом. Иначе и быть не может – только рядом… Мы привыкли к скорости Земли, и если Остров разогнать до скорости света, нас размажет по его поверхности. Поэтому, чтобы начать перемещаться во времени, мы должны войти в коридор. И уже там, обретя новые свои свойства в новой обстановке, переместиться… Устья «А» и «Б» должны быть рядом, иначе мы не смогли бы вернуться обратно…

Шестьсот сороковая.

– Итак… Устье «А» остается на месте, а «Б», в коридор которого мы входим, разгоняется до скорости света… А потом мы вместе с этим коридором резко очерчиваем петлю и тормозим у устья «А»…

Гоша остановил спуск. Если бы был хотя бы ничтожный источник света, можно было бы увидеть, как блеснули его глаза.

– Так вот отчего нас словно ветерком обносит в безветрие!.. В этот момент мы не начинаем движение, в этот момент мы, очертив круг, возвращаемся к устью «А»! И остановка происходит так неожиданно, что нас словно обдувает ветром!

Гоша почувствовал озноб и снова заставил себя засмеяться.

– Боже мой, если бы в этот момент мы не находились в устье «Б», нас разнесло бы на атомы…

Семьсот восьмая…

Гоша словно позабыл, где находится. Он спускался. Не забывая считать ступени, он в то же время беспрестанно говорил, пытаясь отвлечь себя от неизвестных ранее страхов.

– Мы очертили петлю во времени со скоростью света и вернулись назад или же, напротив, перенеслись вперед… – сейчас он был похож, если не принимать во внимание обстоятельства и внешний вид, на лектора в привычной аудитории. – И в этом случае за счет эффекта замедления времени на движущемся теле по сравнению с неподвижным… для нас пройдет меньше времени, чем для устья «А», где жизнь идет привычным чередом… При этом, чем выше наша скорость и чем дольше Остров движется в коридоре, тем больше будет разница времен между ними…

Гоша остановился и зацепился локтем за ступеньку. Погруженный в рассуждения, он настолько «отвлекся» от страха, что вторая нога его фривольно болталась над пустотой, и он даже придавал ее движению осмысленный рисунок.

– Таким образом…

Он и позабыл уже, когда в последний раз произносил эту фразу. Так давно это было, что он почти физически ощутил отсутствие в руке кубика мела.

– Таким образом, опираясь на теорию Эйнштейна, мы можем вернуться на Острове во времена Колумба или, наоборот, оказаться в двадцать третьем веке… С ума сойти. Но кто здесь не полоумен?

– Восемьсот тридцать девятая… Интересно только вот что… Мы оказываемся постоянно в лете… Ни разу не очутившись в зиме… Хотя…

На этот раз он рассмеялся уже невольно и искренне…

– Ты глуп!.. Здесь никогда не бывает снега! Как далеко назад или вперед ни переместился бы Остров, он никогда не меняет своего географического положения! Что руководит этим? Людская воля или особенность Острова, не связанная с разумом?

Он спустился вниз еще на пятьдесят ступеней.

– Что я вообще знаю об уравнениях Эйншейна? Почти ничего… Мне лишь известно, что в них четырехмерное пространство существует в двух экземплярах. И экземпляры эти соединены друг с другом «окном». Это «окно» невидимо, никто не знает, где оно находится… Быть может, за свою жизнь я прошел мимо него пятнадцать раз. Я ходил в метре от «окна», оставаясь в своем мире. Но если бы шагнул в него, угадав, то оказался бы в другом мире. Похожий на мой и причастный только ко мне, но некоторое время назад или некоторое время спустя… А чтобы вернуться, я должен снова выйти через «окно». И Эйнштейн уверяет, что это может быть вовсе не то «окно», в которое я заходил… – помолчав, он смущенно кашлянул. – Мне нужно спускаться. Иначе я одурею окончательно.