Сломанная вселенная - [53]

Алан кивнул. Потом справа у него внезапно выросли три лишние руки, одна из которых указала в эмпирей небес. И он произнес:

– Скучна вся проза — тут ты прав,

Безликий цвет, капризный нрав.

А лиры сладкое вино,

Увы, лишь избранным дано.

– Я это постараюсь запомнить… А, кстати! Одно четверостишие я все же смогу тебе рассказать. Если ты кое-что слышал о так называемом волшебнике Тиотане, то поймешь меня очень даже хорошо. По-правде сказать, он и сочинил этот стих. Моя скромная заслуга заключается лишь в том, что мне удалось его завершить.

И Максим, подбирая нужную интонацию, выложил знаменитую загадку — так, как она должна была звучать по замыслу автора. Алан резко повернул голову в его сторону и, если бы у него имелись глаза, то в них наверняка читалось бы изумление. Похоже, что мрачный замок, принцесса и легенда о злом волшебнике были настолько популярными темами в царстве Добра, что все вокруг только и ждали, когда же наконец кто-нибудь выдаст решение этих проклятых загадок. От взволнованности у Алана выросло аж восемнадцать рук, которые стали извиваться и что-то жестикулировать.

– Я верю крайне осторожно,

Ведь это… просто невозможно!

Скажи, своим ли ты умом

Пришел к разгадке? И потом,

Хотелось бы мне что-то вроде…

Узреть принцессу на свободе.

Максим вдруг осознал, как блекло и скучно выглядит его речь по сравнению с такими порывами поэзии. Чтобы не ударить в грязь лицом он принялся, хотя и прозой, но как можно ярче и красноречивее рассказывать о своем путешествии в симметричный сектор Мироздания, о всех пережитых кошмарах, уже не пугающих своими воспоминаниями, о знаменитых трех бутылках, которые он видел собственными глазами — так же отчетливо, как сейчас видит родные пять пальцев. Об озере Смерти — словом, обо всем. Поэт, оградивший себя молчанием, почтительно слушал. Не исключено, что пройдет много-много лет, и этот рассказ превратится в новую легенду, тысячу раз пересказанную и неимоверно искаженную.

Они еще долго шли рядом. Впрочем, шел лишь Максим. Поэт плыл по воздуху, сопровождая его, внимая всему сказанному и, возможно, экспромтом сочиняя стихотворные зарисовки событий.

– Беда в одном. Мне удалось достать, и то — чудом, единственную бутылку, так что две загадки до сих пор остаются без ответа, одна — про шесть сестер, другая — что-то связанное с нашим миром. Но поверь мне, Алан, а если хочешь, спиши на мою слабость: в царстве, где все вдоль и поперек проклято, я испытал столько ужасов, что идти туда второй раз уже выше моих сил.

Немного помолчали. Просто как-то внезапно закончились слова. Каждый думал, чем бы заполнить это неловкое молчание. Наконец Максим произнес:

– Ты мне что-нибудь посоветуешь?

Алан почти без запинки выдал следующий сонет:

– Когда на тебя все врагами восстанут,

Любовь твоя солнцем вечерним зайдет,

Надежда изменит, а чувства обманут — —

Холодный рассудок на помощь придет.

Ведь там, где бессильна поддержка друзей,

Где немощь проявится воли твоей,

И сердце в волненьи тебя подведет — —

Поможет один только трезвый расчет.

Тогда немприменно найдется решенье

Всех этих загадок и прочих проблем,

Пьянящей удачи придет дуновенье,

И счастья чарующего вдохновенье

Наполнит сполна твою душу затем…

Добавлю, что этой премудрости глас

В тяжелый момент помогал мне не раз.

Максим внимательно выслушал весь этот порыв воодушевления, воплощенный в созвучие слов: неужели Алан и в самом деле сочиняет на ходу? Просто здорово! Потом он еще раз мысленно прошелся по строфам, которые успел запомнить, выискивая в них зацепку для продолжения разговора.

– Неплохо сказано, неплохо… Особенно вот это: «холодный рассудок на помощь придет». Иными словами, как я понял, мне остается только один путь — разгадать оставшиеся две загадки самому, полагаясь на своих невидимых друзей — ум и интуицию.

С каждым словом Максим говорил все тише и неуверенней, было заметно, что он не очень-то на себя надеется. Далее он высказывался еще более невнятно и отрешенно, более обращаясь к самому себе, чем к собеседнику:

– Но бедная принцесса… как она страдает… одна во всем замке…

Алан, похоже, продолжая собственную тему, заметил:

– А если сказать все иными словами,

То жизнь — это есть совокупность задач,

Встающих на трудном пути перед нами,

Свет их разрешенья и мрак неудач.

Как ночь чередуется с солнечным днем,

За горечью можно почувствовать сладость,

Тьма вдруг озаряется ярким огнем,

Так в жизни — то скорбь приключится, то радость.

Максим растормошил память, стараясь вызвать из нее образ прекрасной пленницы. Но увы! Перед глазами мельтешили лишь самые общие черты лица. Он никак не мог ясно вспомнить: как же выглядела принцесса. Виденная лишь однажды, лишь мимолетом, она оставила после себя туманный загадочный облик, но одно он помнил определенно — она была очаровательна.

– Эх, принцесса… ты стала болью для моего счастья и отрадой для моего горя. О как! Еще бы в рифму все это завернуть… Если бы я умел так же хорошо сочинять стихи, как ты, Алан, я бы посвятил ей целую поэму… Алан, где ты?

Максим посмотрел по сторонам, но поэта нигде не наблюдалось.

– Алан!

Тишина… Лишь мягкое шуршание ветвей. Его присутствие, его поэзия, вся эта встреча казалась столь быстролетной, что невольно пришлось усомниться — существовала ли она вообще. Ушел, даже не попрощавшись! А может, ему наскучил разговор? Ну конечно! Разве могут истинные поэты долго выносить банальную прозу? Максим печально вздохнул. Он попытался сообразить где находится и тут в довершение всех проблем понял, что еще и заблудился. Спасительная тропинка где-то затерялась в траве, деревья стояли молчаливые, сонные и ко всему безразличные. Он обвел взором все стороны света и увидел устремленную выше небес ось Z. Она была где-то на границе зрительных восприятий и тянулась по воздуху пунктирной линией, то прячась, то выглядывая из-за занавеса густых облаков. Солнце, скрытое теми же облаками, вообще не было видать — лишь размытое бесформенное свечение, расплывшееся по небу, словно свет вылили сверху из какого-то стакана, и он ярким пятном висел над Мирозданием, озаряя все вокруг своей матовой бледностью.