Сломанная шкатулка - [6]

— Ты не поверишь, что я купила сегодня! Показать? — она вытащила из нагрудного кармана небольшой предмет; он посветил фонариком и увидел золотого жука с лапками, поднятыми вверх.

— Что это?

— Скарабей. Он принадлежал Нечаевой, она носила его на груди, представляешь? Я тоже так буду.

— Ты когда-нибудь разоришься, покупая такие вот безделушки.

— Мой отец оставил мне достаточно денег.

— Не за этим ли жуком ты ездила сегодня в город? — осведомился Обручев.

— Именно. А еще мне обещали привезти брошь, которую Маргарита надевала во время своего выступления в Мадриде… знаешь, я надеюсь, что когда-нибудь ты прославишься не меньше ее…

— …Взгляните. Прелестно, не правда ли? Это дом, в котором Нечаева целых шесть лет счастливо прожила со своим мужем, а вернее сказать, гостиная их дома, — антиквар вертел шкатулку в руках, предоставляя зрителям возможность изучить ее, и потом, когда он завел механизм, Обручев, делая короткие глотки из стакана, внимательно рассмотрел весь цикл. Ну что же, если он сделает Ольге этот новогодний подарок, она придет в настоящий восторг, хотя бы даже творчество Нечаевой и не занимало ее так сильно, как раньше. Этот магазин, кажется, где-то рядом. Но где? Он не мог вспомнить адреса и уже настроился на то, что ему придется сидеть здесь и досматривать передачу до самого конца, как вдруг бегущая строка в нижней части экрана уведомила, что «Кошачий глаз» располагается по адресу: Братеевская улица, дом 3.

Это же буквально в двух шагах! Обручев быстро допил вино.

Выйдя на улицу, он обнаружил, что Джованни успел исчезнуть, прихватив с собою зрителей. Художник сделал несколько шагов к перекрестку и свернул — вот он, «Кошачий глаз»; визуальная интерпретация названия пошипывала на месте буквы «о» электрическими всплесками, точно внутри находилась пара закороченных проводов; у буквы «к» и буквы «з» были такие длинные хвостики, что казалось еще немного, и они лизнут дверной косяк.

V

31-е декабря 200… года

Сегодня около половины одиннадцатого вечера ко мне зашел один известный художник, зовут его Обручев. Ему всего тридцать, но он, не в пример своим великим предшественникам вроде Гогена или Ван Гога, уже завоевал широкую известность — его картины приобрел ряд столичных галерей; полмесяца назад завершилась его выставка, имевшая шумный успех.

Но все-таки больше я знаком с его женой: Ольга считает своего мужа гением и прочит ему мировую славу — видно, притязания в скором времени сбудутся, а я ошибался, потому как говорил, что если он хочет стать действительно хорошим художником, ему придется проделать огромный путь; у многих он занимает почти всю жизнь.

В магазин Обручев явился не в самом лучшем расположении духа, (в канун Нового года это никуда не годится): темные мешки под глазами выдавали двухдневное отсутствие сна — если не больше, — и когда он поздоровался… даже после того, как просто пожал мне руку, — вдруг не сдержался и вымученно выдохнул.

В чем причина его мрачного настроения? Часто, когда я льстил себе, что знаю ответ, все оказывалось иначе.

Я не стал приставать с расспросами, а просто решил развеселить его. Перед тем, как прийти сюда, он сидел в закусочной, что недалеко от магазина — стоит только свернуть за угол.

— Я увидел по телевизору, как вы рекламировали шкатулку в Новогодней распродаже, и хотел бы купить ее для… Ольги, — перед тем, как произнести это имя, он сделал запинку; эти слова были сказаны сразу после рукопожатия. Потом он взглянул на мой цилиндр, на камеру на штативе, которая рассматривала зеленокожую тахту, и спросил с легким удивлением: — Как, вы здесь, выходит, одни?

— Да, — отвечал я, — но не волнуйтесь, эфир только через пять минут, так что вы успеете сделать покупку.

— Отлично, — он нахмурился.

— Но сначала… — я улыбнулся, — посмотрите в камеру, — и заметив нерешительность, притронувшуюся к его лицу, повторил, — посмотрите, хорошо?

— Зачем?

— Я вас прошу. Это очень интересно. Ну же!

Он подошел, посмотрел.

— Ну и что? Я вижу вас.

— Да нет, не в объектив! С другой стороны.

Обручев недоуменно вскинул брови, обошел камеру, и когда наклонился к ее шарообразному зрачку, похожему на лампочку в фонарике, его правая стопа закрыла собою пространство пола, заключенное между ножками штатива. То, что увидел он в следующее мгновение, заставило его выпрямиться, откинуть голову назад и расхохотаться; я был доволен эффектом — внутри зрачка Обручев увидел помещение закусочной, в котором он сидел только что, немного выпуклое и подернутое фиолетово-радужной пленочкой; это был взгляд из экрана телевизора: коротко стриженый затылок и оранжевая жилетка бармена маячили чуть слева, и из-за его локтя выглядывал пивной кран. Я подошел и тоже посмотрел. Столик, где сидел Обручев, виднелся напротив и был до сих пор не занят. Мимо прошмыгнула взбудораженная женщина в тесном желтом платье. Вид у нее был такой, словно она чувствовала, что за ней вот уже долгие, долгие годы — едва ли не с самого рождения — кто-то пристально наблюдает, — и, в конце концов, это ее довело. Другие посетители — те, которых было видно, — выглядели нормально.

— Потрясающе!