Слияние вод - [53]

Далеко за полночь, когда у Ярмамеда уже слипались глаза, Ширзад захлопнул блокнот, потянулся и сказал:

- Баста... На сегодня хватит.

- Как на сегодня? - ужаснулся счетовод. - К нам приезжал аспирант из столицы, подбирал цифры для кандидатской диссертации, и то за день управился!

- Значит, партийная работа потруднее.

Они вышли из правления. В окнах ни огонька, ночь теплая, тихая. Низкие деревенские домики походили в темноте на шалаши чабанов. Тяжелые, насыщенные влагой тучи сгрудились над деревней, и Ширзаду показалось, что в воздухе уже пахнет дождем. А дождь очень нужен. У Мугани свой нрав: захватишь весеннюю влагу - собрал урожай; прозевал, запоздал с севом - все пропало.

Ширзада обуревали смелые замыслы, сейчас он увидел в цифрах будущее своего колхоза и в неосознанном порыве воскликнул, обращаясь уже не к шагавшему рядом Ярмамеду, а к какому-то воображаемому спутнику:

- Не за горами день, когда Мугань станет дивным раем! Земли вволю, воды в Куре и Араксе хоть отбавляй! Десять месяцев в году солнце, жаркое, благодатное. Чего еще желать?... Хлопок, хлеб, овощи, виноград, кукуруза; стада коров и овец, табуны коней! Асфальтируй пыльные дороги, возводи мосты, электрифицируй колхозы, чтоб светилась ночью Мугань, как звездное небо!

Громко зевая, Ярмамед промямлил:

- Так-то оно так...

- Ну, а что не так? - спросил Ширзад.

- Если по-честному, то скажу: фантазер ты, фантазер! Земля в Мугани сплошные солончаки, летом - это пыль, которая душит и скот и человека, зимою - липкий клейстер. А ты тоже - "ра-ай!" - И Ярмамед хихикнул.

- Дело трудное, слов нет, - возразил Ширзад. - Но ведь у нас теперь машины и наука. Сила-то какая!

Ярмамед вспомнил о ночном разговоре Рустама с Шарафоглу, о тракторе Керима и вяло проворчал:

- Дай бог, дай бог...

Ширзад понял: легче придорожный камень расшевелить, чем этого слизняка, но вдруг разгулявшийся на холодке Ярмамед дотронулся до его руки.

- Конечно, дело не мое, зря вмешиваюсь, но ведь тебя люблю по-братски, а потому и хочу сказать... Напрасно ты себя утомляешь этими цифрами. Как Рустам-киши захочет, так и сбудется. А вам с Наджафом останутся одни пустые хлопоты. В конце концов вы же и опозоритесь. Помяни мое слово.

- Постой, ведь мы только что вместе разбирали цифру за цифрой, сводку за сводкой. Разве наши требования не разумны?

Вместо ответа Ярмамед отвернулся и ровно четыре раза подряд чихнул. К этому наивернейшему средству он прибегал каждый раз, когда приходилось отвечать на прямо поставленный вопрос. Зажав грязным платком нос, промычал что-то невнятное.

- Говори смелее, никому не скажу!

Ширзаду можно было верить, и привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха парня, Ярмамед шепотом сказал:

- Хлебнете горя... У председателя такой характер: правильная мысль, родившаяся в чужой голове, внушает ему подозрения.

Ширзад удивился: раньше он думал, что Ярмамед на все глядит глазами Рустама, ничем не интересуется, ни во что не вникает, а оказалось, что счетовод получше многих разбирается в колхозных делах, но помалкивает.

- Не сомневаюсь, что и горя придется хлебнуть, и неприятностей не оберешься, но что же делать-то теперь, Ярмамед, что делать? У меня есть своя идея, свой замысел, как же я могу отказаться от него во имя спокойной жизни? Да не жизни, а существования!... Прозябания! Вся прелесть жизни в борьбе! - убежденно и страстно ответил Ширзад.

Но Ярмамед опять погрузился в томительную дремоту, зевнул и уже собирался нырнуть в переулок, чтобы поскорее очутиться дома, но Ширзад остановил:

- Значит, видишь, что правильно, что неправильно... И молчишь? Как же живешь, бедная ты душа!

- Так и живу! - Крючковатый нос Ярмамеда дернулся из стороны в сторону. - Ты думаешь, что легко так жить-то? Хи-хи! Бывают и у меня собственные мысли, да как Рустам-киши поведет глазами, усами шевельнет, так я свою-то мысль и забуду. А потом даже радуюсь, что забыл, спокойнее... И все люди кажутся мне начальниками, смотрят на меня сверху вниз. Мир праху твоего отца, он смотрел на меня, как на ровню... А теперь все начальники! Да как же мне устоять со своей мыслишкой-то против них? Тут надо быть героем с львиным сердцем в груди! А зачем мне собственное мнение? Лишняя роскошь!...

Слушая эту ночную исповедь, в которой причудливым образом фарисейство смешалось с искренностью, кликушество с откровенностью, Ширзад думал, что жизнь куда сложнее, чем ему представлялось еще недавно. Обязанности бригадира казались теперь детской забавой по сравнению с ответственностью партийного секретаря. Вот стоит перед ним жалкий человечишке, напуганный, обезличенный.

И Ширзаду надо решить, как же к нему относиться, как вести себя с ним и сейчас, и завтра, и через много дней, - в конце концов партийный руководитель и за него отвечает.

- Природа, создавая человека, зажгла в его душе неугасимый свет, сказал Ширзад, опять забывая о своем спутнике, и голос его почему-то дрогнул. - Не будь этого света - ничем мы не отличались бы от животных. Он подобен солнцу. Без этого солнца сто тысяч лет назад люди не вылезли бы из темных, мрачных пещер. Этот свет открыл электричество и расщепил атом. А называется он сознанием, умом, мыслью. Кто боится думать, тот сам гасит в душе священный пламень. Понимаешь ты это, Ярмамед?