Слишком много подозреваемых - [38]

– Майлз! Куда ты делся? Он не откликнулся.

– Майлз?.. Майлз? – Он слышал, как Клио повторяет его имя, впустую зовет его, и получал от этого удовлетворение. Очевидно, решив, что их разъединили, она повесила трубку.

Опершись локтями о стол, он опустил голову и начал пропускать меж пальцев пряди своих жидких волос. Они выпадали тут же у него на глазах. Он видел, что ими уже усеяна страница раскрытого перед ним блокнота, и задался вопросом, останется ли у него что-нибудь на голове ко дню его сорокалетия, которое наступит через несколько месяцев. Майлз всегда воспринимал лысых мужчин как стариков. Скоро он станет таким же, как они, – беднягой, вынужденным закрывать от солнца свой голый скальп.

Куда уплыли годы? Майлз хорошо помнил свой первый рабочий день в офисе компании, как он прошествовал через мраморный вестибюль, как дружески кивнул охраннику, как бы говоря ему: «Я свой. Я принадлежу этому миру, этому зданию, этому кругу избранных». Он вошел в этот самый кабинет и, перешагнув через порог, с минуту стоял неподвижно. Он ощущал непреодолимое желание потрогать здесь все – шторы, восточный ковер, хромированные стулья с кожаными спинками и сиденьями, телефоны, письменные принадлежности на столе. Ради такого дня он надел костюм от «Брук Бразерс», а вся экипировка исчерпала его банковский счет и тот маленький кредит, который он мог получить. Он расплатился с долгами, лишь немного поиграв с акциями, приобретенными на первое жалованье. В девять пятнадцать в кабинет вошел Ричард, за ним Белл с шампанским «Кристалл» по двести долларов за бутылку. Несмотря на раннее время, было предложено выпить.

«Добро пожаловать! Удачи тебе, Майлз!»

Ричард поднял бокал. Белл тоже произнесла тост.

Вид за окном оставался прежним, но жизнь менялась с приходом больших денег. В двадцать семь лет, уже через год после поступления на работу, по доходам Майлз обогнал большинство своих ровесников. Он быстро усвоил, что деньги притягивают к себе деньги и что их обладатели тянутся друг к другу. Состоятельные люди питались в одних и тех же ресторанах, общались на приемах и вечеринках, на благотворительных обедах и даже упражнялись в одних спортивных залах. Он внедрился в этот круг, тратя собственные деньги и весьма значительные суммы, отпущенные ему на представительские расходы, с целью завести полезные знакомства с потенциальными инвесторами и убедить их принять участие в новых проектах «Пратт Кэпитал». «Завербованные» деньги он снова тратил. Получался безостановочный цикл, но он срабатывал. Общий пирог все рос в размерах.

При постоянно возрастающем доходе Майлз мог и занимать больше в долг. Три года спустя ипотечный кредит в миллион долларов дал ему возможность купить на 65-й улице квартиру с четырьмя спальнями, что, в свою очередь, привело к счастливому событию в его жизни, а именно к знакомству с будущей женой. Ей было двадцать три – она была моложе его на семь лет. Она жила с родителями в этом же доме шестью этажами выше. Пенни Крафт, а ныне миссис Майлз Адлер, внесла в общую копилку весьма впечатляющий трастовый фонд плюс сравнимое с величиной фонда приданое. Снова взятый в ипотеке кредит уже под залог новоприобретенного имущества упрочил его положение, расширил возможности.

Все тот же цикл.

На первых порах Ричард подстрекал его к биржевой игре и щедро вознаграждал в случае удачи.

Майлз мог гордиться тем, что ошибался он чрезвычайно редко. Большинство его начинаний приносили существенную прибыль. Каждая победа отмечалась тем, что они с Праттом выкуривали вдвоем по сигаре из коллекции Ричарда, хранившейся в специальном сейфе, оборудованном установкой для поддержания определенной влажности. Похвалы Ричарда согревали его. После подобных встреч он чувствовал себя так, словно побывал в турецких банях. Расслаблялись мышцы, успокаивались нервы, спадало напряжение, в котором он жил постоянно, из дня в день.

Хотя Майлз прекрасно осознавал, что он смотрит на события того периода, когда Ричарда еще не постигло несчастье, через розовые очки и с чувством ностальгии по сравнению с сегодняшней ситуацией, но все равно это было великое время.

Перелом наступил двадцатого мая, чуть меньше года назад, когда ему сообщили, что Ричард в больнице. Он не помнил, какая из дочерей Пратта телефонным звонком прервала его завтрак и чтение «Нью-Йорк таймс» печальной новостью.

«Клио просила меня оповестить вас. Она просит вас быть дома в десять тридцать. Она позвонит вам в это время».

Он попросил разрешения приехать в госпиталь и побыть там вместе со всеми, но дочь дала понять, причем вполне прозрачно, что это нежелательно. Он – не член семьи.

Майлз был дома в десять тридцать, и в двенадцать, и позже. Он пробыл дома весь день и весь вечер, ожидая звонка Клио. Ему уже тогда следовало догадаться, что его отвергают и что если он останется в «Пратт Кэпитал», то непременно станет объектом ее капризов, но он наивно убеждал себя, что у Клио есть более насущные дела и она занята ими. Здоровье ее мужа стремительно ухудшалось. Майлз мог понять, в каком она пребывает отчаянии, и счел ее забывчивость простительной. Или, может быть, шок от полученного известия помешал ему разобраться в ситуации сразу же, по горячим следам. И в этом был его просчет. Майлз не заметил тогда огненных букв, написанных на стене прямо у него под носом.