Слезы темной воды - [111]

Зачем мы так стараемся, ты и я? Чего мы добились этим бесконечным упорным трудом? Что мы пытаемся доказать? То, что мы способны быть хозяевами собственной вселенной, управлять собственной судьбой, возвыситься над окружающей нас посредственностью? У нас прекрасный дом, нам есть где отдыхать, у нас ученые степени и достаточно денег, чтобы жить полноценной семейной жизнью. Но какой от этого прок, если мы бесконечно далеки друг от друга сердцами?

Я принимаю на себя ответственность за эту пропасть. Я понятия не имел о том, кем был, когда повстречал тебя, когда произнес «согласен» или когда мы подарили этому миру Квентина. Я не знал, чего потребует от меня любовь. Я делал вид, что понимаю это, говорил красивые умные слова, но, когда дело дошло до грязных подгузников, бессонных ночей и твоих эмоциональных потребностей, я не справился. Я пошел дорогой отца, много работал и зарабатывал. Это стало моей мантрой, предлогом для погони за успехом, которую я на словах так ненавидел. Я сделался рабом потребности, которую сам изобрел, – раб по собственному желанию, – потому что не знал, как давать.

Что будет с нами дальше? Об этом я тоже думал. Имеет ли смысл говорить о новом начале, когда утекло уже столько воды? Что нам делать с нашим прошлым, с нашими грехами? Отец Миноли сказал бы, что нам нужно покаяться и получить отпущение. Может быть, с Богом все так просто, не знаю, но с людьми все намного сложнее. Ни от чего нельзя избавиться полностью. Наши воспоминания привязывают нас к боли, огорчению, неудачам и ко всем тем, кто нас обижал. Какой смысл каяться в мире, покрытом шрамами? Да и возможно ли вообще, чтобы один человек простил другого за причиненные им страдания?

Если это возможно, я хочу сказать тебе: прости меня. За все.

Ванесса закрыла глаза и выронила письмо. Вдохнула покой, прогоняя печаль в отведенный ей угол, потом встала, подошла к двери на террасу и выскользнула в ночь. Воздух был холодный, но не морозный, яркие звезды подмигивали ей из своей невообразимой дали. По освещенной дорожке она пошла к докам. Деревянные доски скрипнули под ее ногами, когда она подошла к концу причала. Там Ванесса села и опустила ступни в воду. Огни моста Военно-морской академии сверкали, как ожерелье в темноте.

Она позволила течению воды увлечь свои мысли. Не обращая внимания на покалывающую кожу прохладу, она увидела всю свою жизнь, извилистой рекой уходящую в прошлое: стремнины и узины детства, пороги замужества и материнства, водопады последних лет, завершающиеся перестрелкой. Она представила себе Квентина, спящего в своей кровати, и Ариадну – в своей. Она вспомнила, как они хохотали, вспомнила любовь, которую они не могли скрыть, даже если бы старались. Покачав головой, она облекла свои мысли в слова и произнесла их вслух – вдруг где-то там ее слушает он?

– Я не знаю ответов, – мягким голосом сказала она. – Но я тоже прошу прощения.

V Цена свободы

В бурлящую ночь погрузись и в пучине ее дар отыщи безымянный.

Джалаладдин Руми

Меган

Могадишо, Сомали

20 марта 2012 года

С высоты пяти тысяч футов берег Сомали выглядел выжжено-желтым и идеально ровным, его изрезанные горы и песчаные низины упирались в безмятежную синь Индийского океана. Меган смотрела в окно старенького «ДиСи-9», снижающегося в сторону Могадишо. Путешествие это она организовала в последнюю минуту с помощью друга-журналиста в Найроби. Она вообще-то не собиралась появляться в Сомали. Это была одна из самых опасных стран в мире и совсем не то место, где американской женщине можно путешествовать в одиночку. Но Махмуд не оставил ей выбора.

Месяц ушел на то, чтобы связаться с ним по мобильному номеру, который назвал Исмаил. Он много ездил, собирая средства на новый отельный бизнес, а свой сомалийский телефон оставил дома. После многочисленных просьб он все же согласился на встречу в Момбасе, что Меган устраивало. Ей давно хотелось посетить этот приморский город. Но, когда она уже находилась в воздухе, его планы изменились и ему пришлось вернуться в Могадишо раньше, чем он рассчитывал. Эсэмэс об этом она получила, когда приземлилась в Найроби. Новость была неприятная, но в некотором роде уместная. Судьба Исмаила решалась в ее стране, и было вполне справедливо, чтобы Меган рискнула своей жизнью в его стране.

Взлетно-посадочная полоса подалась навстречу самолету, и тот, задрожав, приземлился. Когда они катились в терминал, Меган включила «айфон» и попыталась поймать сеть. Авиакомпания заверила ее, что здесь она сможет спокойно пользоваться своей американской сим-картой. Странно, в Сомали не было американского посольства, тем не менее ее телефон был совместим с местной телекоммуникационной системой. «Хотя, – подумала она, – в этом глобализующемся мире технологии являются новой дипломатией».

Телефон не подключился автоматически, и она выбрала сеть вручную. Попыталась отправить эсэмэску Махмуду, но сообщение не прошло. После трех безуспешных попыток она попробовала ему позвонить, но линия не работала. «Вот тебе и всемирное покрытие». Она посмотрела в окно на высокие заборы с колючей проволокой, протянувшиеся вдоль взлетно-посадочной полосы. За заборами бронзовая земля, поросшая зелеными кустами, почти отвесно уходила обрывом в море. Она увидела три белых самолета ООН и серо-зеленый бронетранспортер Африканского Союза, объезжающий периметр. Аэропорт находился на хорошо охраняемой военной базе АМИСОМ – миротворческой миссии Африканского Союза в Сомали. Это место считалось самым безопасным в стране. За стенами базы не действовали никакие правила.