Слезы темной воды - [109]

– Почту за честь, – наконец промолвил он.

Он сел на банкетку и расставил руки над клавишами. К своему великому изумлению, Пол почувствовал, что они дрожат. Он уже и забыл, когда в последний раз нервничал. Это из-за рояля? Из-за ноктюрна? Из-за того, как Ванесса на него смотрела? Он закрыл глаза и забыл обо всем, как в детстве учила его мать. Это был ее дар ему, его алхимический инструмент, эти восемьдесят восемь нот, которые превращают свинец этого мира в крупицы золота. Фортепиано было его спасением в самые мрачные дни после убийств. Оно говорило за него, когда у него не было слов.

Он положил пальцы на клавиши и начал играть. Ноктюрн, как всегда, подхватил и понес его, наполняя ощущением полета сквозь облака и полной свободы. Но «Безендорфер» не был пассивным партнером. Он придавал кристальную чистоту регистру, невесомую легкость самому действу – особенно в трелях и пассажах, – что возвышало исполнение до совершенно нового уровня. Четыре минуты он словно находился в другом, идеальном мире, где Дэниел Паркер был жив, а Квентин здоров, где сердце Ванессы не было разбито на тысячу осколков, а Меган не уничтожала себя, чтобы спасти своих клиентов от судьбы Кайла, где он не был таким одиноким, неудачником во всем самом важном.

Сыграв последнюю ноту, он открыл глаза и увидел, что Ванесса плачет. А потом он увидел то, от чего у него захватило дух. Рядом с ней стоял Квентин. Он тоже наблюдал за исполнением. Пол никогда не видел парня вблизи. У него был материнский вздернутый нос и округлый подбородок, глаза той же формы, но волосы темнее, а радужные оболочки не зеленые, а карие. Он, слегка прихрамывая, подошел к роялю и положил руки на крышку.

– Вы хорошо играете, – ровным голосом произнес он. – Мне… понравилось. Как вас… зовут?

Пол встал и протянул ему руку:

– Пол. Рад с тобой познакомиться.

Юноша озадаченно посмотрел на него. Потом взгляд его опустился, как будто он задумался. Наконец он снова поднял глаза.

– Вы были там… верно? Я узнал… ваш голос.

– Да, – кивнул Пол.

Квентин крепко пожал ему руку:

– Спасибо. Жаль… папы нет… Он бы тоже вас поблагодарил.

Пол услышал, как Ванесса тихо плачет за спиной сына. Прикрывая рот рукой, она смотрела вниз. Он поморгал, прогоняя собственные слезы. Пол и не помнил, когда был в последний раз так растроган.

– Пожалуйста, – проронил он, не зная, что еще добавить.

– Можно мне? – спросил Квентин, указав на рояль.

– Конечно. – Пол отошел в сторону, уступая место юноше.

Взглянув на Ванессу, он увидел на ее лице изумление. Ему подумалось, что, наверное, это первый раз, когда Квентин решил что-то сыграть после перестрелки. «О боже, – подумал он, – пусть он вспомнит. Пусть правильно сыграет все ноты».

И он сыграл. Все до единой. Квентин исполнил ноктюрн по-своему. Гениально. Его техника намного превосходила технику Пола. Чем дольше он играл, тем больше экспрессии вкладывал в музыку. В конце, когда долгая последовательность шестнадцатых нот увела его в верхнюю часть регистра, его лицо изменилось и он начал криво улыбаться. Точно внутри у него загорелся свет. Он вдруг стал совсем другим, как будто его душа очнулась после долгого сна.

Когда последняя нота затихла, он повернулся к матери и сказал:

– Мама, я все еще… могу. Я не забыл… как играть.

Ванесса начала смеяться и плакать одновременно. Она подошла к банкетке, обняла сына и прошептала:

– Я знаю, милый. Это прекрасно.

Миг был полон настолько глубоких и личных чувств, что Полу пришлось отвернуться. Он прошел через гостиную к стеклянным дверям на террасу, увидел двор, пруд, лес и лодочный причал на поблескивающей в солнечных лучах реке. Вскоре Квентин начал новый ноктюрн – «Лунный свет» Дебюсси. Когда ноты наполнили воздух несравненной красотой, ему пришла в голову мысль: «Дэниел, где бы ты ни был, надеюсь, ты это слышишь».

Ванесса

Аннаполис, штат Мэриленд

11 марта 2012 года

Закрывая дверь за Полом, Ванесса чувствовала себя так, будто ступает по воде. Квентин перешел к величественному «Notturno» Грига, композиции, которую она любила за ее мелодическую ткань и техническую виртуозность. Игра его не была безукоризненной, как когда-то, – он слегка сбивался с ритма на быстрых трелях, – но несовершенство не имело никакого значения. Само звучание казалось ей чудом.

Она медленно вошла в гостиную, надеясь сохранить волшебство мгновения, но Квентин так сосредоточился на клавишах, что не замечал ее. Она села в бельгийское кресло и стала наблюдать за ним со стороны. Страсть в его глазах зачаровывала ее почти так же, как его мастерство. Годы прошли с тех пор, когда он в последний раз играл с таким чувством. Как будто ему снова было двенадцать и каждую свободную минуту, не занятую школой или яхтой, он посвящал изучению великих композиторов. Фортепиано было его первой любовью, еще даже до моря. Видеть, как он заново его открывает, – особенно сейчас, когда его будущее висело на волоске, – было столь чудесно, что Ванесса с трудом верила своим глазам.

Когда песня закончилась, она похлопала и вытерла слезы.

– Ты так здорово играешь. Ариадне наверняка понравится.

Квентин обратил на нее задумчивый взгляд: