Слезы Макиавелли - [36]

Руки и ноги были отрезаны на уровне суставов и раскиданы по комнате. Одну кисть, словно издеваясь, спрятали в чулан, а детородный орган торговца лежал на полке рядом с банками, полными сухих растений.

Голова Треви свесилась набок. Длинная прядь волос, намокших от крови, вытекшей из пустых глазниц, отчасти скрывала то, что сотворил убийца. Не обращая внимания на обильно забрызганные кровью стены, Деограциас рассеянно следил за происходящим, с интересом наблюдая за большой зеленой мухой, которая карабкалась по окровавленной ступне, брошенной в углу.

Корбинелли, занятый осмотром руки, отсеченной на уровне локтя, вышел навстречу гонфалоньеру, когда тот переступил порог лавки. Увидев, что главу города передернуло от отвращения, врач понял свою оплошность и тут же положил свой ужасный трофей рядом с другими частями тела Сандро Треви. Содерини ощутил мгновенный приступ тошноты, но постарался скрыть свое состояние.

— В последнее время, Джироламо, мы что-то слишком часто видимся, — произнес он устало. — Я все думаю: когда это наконец кончится?

— Этот труп еще ужаснее, чем оба предыдущих, Эччеленца. Нужно иметь крепкий желудок, чтобы не стошнило.

Содерини не заметил иронии и продолжал:

— Кто на этот раз?

— Сандро Треви. Он торговец пряностями. Кроме этой лавчонки, у него ничего нет. Во всяком случае, его бакалейная торговля не процветала.

— А кто его нашел?

— Беатриче Неретти, жена аптекаря с Виа делла Торре. Ее, бедняжку, до сих пор трясет…

— Что она здесь делала?

— Говорит, пришла купить пряностей, чтобы приготовить притирание. Увидев, что дверь закрыта, она прошла через черный ход и нашла его в таком состоянии. Она ничего не трогала.

— А кто бы мог? Кроме тебя, конечно… Убийца все тот же?

— Во всяком случае, у него тот же почерк. Сомневаюсь, что во всей Италии найдется еще один столь же изобретательный убийца.

— Что сделали с этим несчастным?

— Если восстановить все по порядку, то можно предположить, что сначала его подвесили на веревке, переброшенной через потолочную балку. Затем ему в задний проход вставили это копье, а вес тела довершил остальное: копье входило медленно, разрывая внутренности, затем проткнуло левое легкое и вышло из груди немного выше сердца.

— Сколько же времени он умирал?

— Копье, должно быть, вышло через час, но умер он не от этого.

— А от чего же?

— Убийца одновременно перерезал ему руки в локтях и ноги в коленях, рассек мышцы и суставы и под конец раздробил их молотком.

— Боже мой, — сдавленно произнес гонфалоньер.

Впрочем, Корбинелли и не подумал прекращать подробное описание убийства:

— Худшее еще впереди… Прежде чем рассечь артерии, убийца наложил жгуты на руки и ноги, чтобы Треви не истек кровью слишком быстро.

Содерини бледнел на глазах.

— А перед тем как снять жгуты, он отрезал ему язык, уши и нос. Они там, на полке, в банке. А вот глаза я не нашел.

Врач указал на сосуд, полный красноватой жидкости, в которой плавали ошметки плоти.

— После этого смерть Треви была мгновенной. Он разом истек кровью. Она здесь, на полу, на стенах, в общем, везде…

— Должно быть, он мучился, как грешник в аду. И никто ничего не слышал?

— Вот это как раз самое интересное в его убийстве, Эччеленца. Идемте покажу!

Гонфалоньер боязливо подошел к трупу, стараясь не наступать на лужи еще не свернувшейся крови. Корбинелли вынул носовой платок, обмакнул его в ведро с водой, которое стояло у его ног, и провел им по шее убитого.

— Я задавал себе тот же вопрос, так как во рту не было кляпа. Но я догадался не сразу.

— Что я должен увидеть? Эти два маленьких пореза?

— Ему перерезали голосовые связки. Еще живому, разумеется. Боль должна быть невыносимой. Можете представить себе, как трудно проделать такое с живым человеком… Я не уверен, что мне бы это удалось даже с трупом. В общем, убийца действовал блестяще, если позволительно так отозваться о его искусстве.

Эти подробности вызвали у гонфалоньера такой приступ тошноты, что он поспешно выскочил из лавки. Руберто Малатеста с несколькими солдатами ждал его снаружи. Содерини знаком подозвал его.

— Ты туда не пойдешь?

— Ну уж нет! Я взглянул издалека, и с меня довольно. У меня не такая выдержка, как у Корбинелли. Он любит кровь, а я не прочь ее пролить. Но это совершенно разные вещи.

— Насколько я понимаю, ты в силлогизмах предпочитаешь посылку, а он вывод.

Прекрасно зная чувства, которые его подручный питал к врачу, Содерини не стал развивать эту тему.

— Что ты обо всем этом думаешь?

— Ума не приложу, Эччеленца. В этих убийствах нет никакой последовательности. И совершаются они по-разному. Единственное, что в них общего, — то, что у всех жертв выколоты глаза.

— Ты видишь связь между жертвами?

— По поводу первых двух я провел очень тщательное расследование. Эти люди не были знакомы. А что касается бакалейщика, то дель Гарбо и Корсоли, может, и заходили в его лавку, как и все, но нет никаких доказательств, что помимо этого их что-то связывало.

— Почему же тогда их так зверски убили?

— Я пришел к тому же выводу, что и Корбинелли. Важно не само убийство, а то, как оно обставлено.

— Да, убийца делает из своих преступлений зрелище. Он хочет, чтобы мы знали о его существовании, и…