Слезы Магдалины - [15]

Маньяк ушел – она слышала, как он запирает дверь, скребется, возвращая засов на место, – но продолжала лежать под кроватью, прижимаясь к ледяной стене, закрывая руками рот, сдерживая слезы.

Вышел месяц из тумана...

Она не будет кричать. Не будет!

Вынул ножик из кармана.

Она завтра же напишет заявление. Еще одно заявление, которое, наверное, окажется бесполезным, но теперь-то есть повод! Незаконное проникновение в жилище.

Буду резать, буду бить.

И это подтверждает, что ее убить хотят! Хотят убить!

Стук в дверь был оглушителен, а сиплый голос незнаком:

– Эй, с вами все в порядке?

Нервы сорвались, Аленка завизжала.

Владу никогда прежде не приходилось выламывать двери. Но когда из дому раздался истошный визг, саданул плечом с размаху. И кувыркнулся в темные сени.

– Твою ж... вы где? Кто? Что с...

Она вылетела на него, как была – босая и в широкой ночнушке, – врезалась, не прекращая орать, заколотила руками в воздухе. Скрюченные пальцы полоснули лицо, съехали на шею, пытаясь зацепиться на горле.

– Да успокойся ты!

Влад оттолкнул ее. Отлетела. Ударилась в стену – на голову посыпалась мягкая рухлядь, – сползла на пол и, скукожившись, завыла.

Ну вот, только сумасшедших тут не хватало. Не нужно было лезть. У всех своя жизнь, и этой девице уж точно никакого дела до Влада нету. И ему не должно бы быть дела до нее.

Истеричка.

– Послушайте, – Влад опустился на колени, немного отполз – мало ли, вдруг снова кинется. – Я ваш сосед. Дом напротив.

Она всхлипнула:

– Ненавижу!

– У меня бессонница, – зачем он рассказывает? Ну хоть выть перестала, смотрит дико, непонимающе. – Я вышел из дому. Просто вышел. Воздухом подышать. Смотрю, к вам крадется кто-то. А потом назад. И очень быстро так. Ну я и решил проверить, так, на всякий случай.

Молчит. По лицу слезные реки текут, грязевые берега размазывают. Девочка-Пьеро, вечно в печали, ей бы руки заламывать и скулящим тоном на жизнь жаловаться, а она молчит. И молчание подталкивает Влада говорить. Оправдываться.

– Почему я сразу не заглянул? Неудобно как-то. А вдруг это ваш любовник был.

Она облизала губы и переспросила:

– Любовник?

– А что, тайные встречи, украденные поцелуи. И тут я проверять. Смешно вышло бы. Правда?

Неправда. Сейчас ей не до смеха. И ему тоже. Лицо горит – ну кошка драная, располосовала физию, – плечо ломит, а в голове одна мысль: дурак.

Девушка-Пьеро, опираясь обеими руками на стену, поднялась, глянула сверху вниз и жалобно спросила:

– Это ведь не вы? Поклянитесь, что это не вы.

– Клянусь.

– Он... он меня убить хочет. И письма носит. Говорит, сколько жить осталось. Сначала думала, что шутка, а он же ненормальный, он...

– Вот только плакать не надо!

– Первого мая, говорит... первое мая скоро. Три месяца всего. Три месяца – это очень мало, а я жить хочу. Я очень хочу жить.

– Я тоже, – Влад поднялся и, прикрыв дверь – покосилась, съехала с петель, – велел: – Давайте, рассказывайте всю правду. Потому как сдается, что мы с вами в одном положении. Ну если вам тоже три месяца дают.

Сидели на кухне. В жестяной кастрюльке купался кипятильник; две глиняные кружки, сестры-близнецы, ждали кипятка, сохраняя на донце чайный лист и сыроватый желтый сахар. В коробке оставалось еще на треть овсяного печенья и полторы вафли.

Настоящий ночной пир.

Хозяйка дома суетилась, скрывая за выдуманными хлопотами страх, а Влад не торопил. Оглядывался. Приглядывался, не столько к дому – он Аленке как шуба с чужого плеча, вроде и то, но явно не на нее шито, – сколько к новой знакомой. Узколица, остроноса, бровями черна, кожей смугла. Не слишком красива, но не сказать чтоб уродина. На любителя ягода.

– В мае началось. Наверное, первого. Я думаю, что первого, но тогда просто решила – шутят. По-дурацки, но...

Она внушаемая. Сказали – умрешь, – и поверила. Конечно, не сразу, но постепенно смирилась с мыслью, перестала искать выход. Да и какой тут может быть выход? В борьбе с тенью невозможно выиграть. Влад и сам находился в аналогичном положении. И потому искал общее между собой и этой девицей. Находил. Раздражался.

Выражение лица? Взгляд, в котором сквозила кроличья обреченность и даже готовность самому прыгнуть в пасть удаву, лишь бы поскорее прекратить мучения.

– А вы тоже прячетесь? – спросила Алена, отодвигаясь чуть дальше. Успокоилась? Перестала вдруг верить, посчитав, что он, Влад, подозрителен? А ведь подозрителен на самом-то деле. Если посмотреть на себя ее глазами.

– Тоже прячусь, – ответил он и, не желая рассказывать – что он мог рассказать, если сам толком не понимал, от чего и от кого он прячется, – добавил: – Но мои проблемы немного отличаются от ваших.

Вот именно, отличаются. Его проблемы лежат в области очевидного и невероятного. Или же свидетельствуют о глубоком внутреннем разладе и требуют обстоятельного лечения в каком-нибудь месте.

Нужно лишь признаться себе, что слегка – или не слегка – ненормален.

Но вот разговор иссяк, молчание становилось все более натянутым, а взгляд Алены настороженным. Определенно, пора было убираться восвояси, но это в общем-то здравое решение Влад откладывал: он устал от одиночества, как некогда устал от не-одиночества.