Слепые жернова - [65]

Она не ответила. Он подождал немного и спросил:

– Тебе нехорошо?

– Нет, все в порядке. Просто надоел этот дождь.

Он опять смолк. Через некоторое время последовал вопрос:

– Ты была на этой неделе у врача?

– Да.

– Что он сказал?

– Чтобы я больше ела. – Она выдавила улыбку. – А я ответила, что не прочь похудеть. Сейчас худоба в моде.

Уже не стараясь глядеть в сторону, он тихо спросил:

– Скажи, Сара, твои тревоги не связаны как-то со мной? – Он поспешно выбросил вперед руку, не дав ей возразить. – Послушай меня! Не надо так артачиться! Я ничего тебе не сделаю, тебе совершено нечего бояться. – Он окинул взглядом окружавшее их открытое пространство, где все было видно, как на ладони. – Просто иногда ты заставляешь меня волноваться. Да, представь себе! Ведь ты ходишь сама не своя с тех самых пор, когда… – Он помотал головой и сквозь зубы процедил: – С того памятного Нового года. Если все дело во мне, то ты можешь успокоиться: ничего подобного больше не случится, ведь я дал слово. Скажи честно, ты из-за меня не находишь себе места?

Ее бросило в пот, струйки сбегали по груди и по подмышкам. Никогда еще ей так не хотелось выложить ему все как на духу! Но не достаточно ли откровенности для одного утра? Ее отчаяние было точь-в-точь как пена в бутылке: стоит вытащить пробку – и потока не остановить. В одном она не сомневалась: если открыть ему правду, то бедам с отчимом будет положен конец. Он проучит его по гроб жизни, а может, и заколотит в его гроб недостающий гвоздь, закончив благое дело, начатое безвестным молодцом…

При этой кровожадной мысли она содрогнулась. Еще одно последствие возможного искреннего признания не вызывало у нее сейчас сомнений: им придется сплотиться, между ними возникнут такие крепкие узы, каким не родиться при физической близости. Она не сумела бы полностью объяснить самой себе, почему ждет от Джона именно такой реакции, и довольствовалась ущербным объяснением: отпугивая ее отчима, он бы неосознанно превратился в борца за правое дело. К тому же он сделал бы ради нее то, чего не смог бы сделать Дэвид.

Она придала своему голосу и тону агрессивности, чтобы иметь щит, защищающий ее уязвимую душу.

– Зачем ты завел этот разговор? И почему ты воображаешь, что имеешь какое-то отношение к моему самочувствию? Это нахальство, Джон!

Ее глаза сверкали, подбородок метил в него, как острие копья, шаги ускорились, словно она захотела от него оторваться.

– Будет, будет, – примирительно проговорил он. – Подумаешь, спросил, что здесь такого? Ты не кипятись. Когда ты злишься, то становишься похожа на Мэй.

Она споткнулась.

– Вовсе я не похожа на Мэй!

– Действительно, не похожа. – В его глазах, обращенных на нее, читалась нежность. – Прости, я не должен был так говорить. Нет, ты, слава Богу, не Мэй.

В молчании они проследовали дальше. Начался район Улиц. Она свернула на улицу Камелий, он тоже. Он не простился с ней, не попросил разрешения заглянуть на минутку, а просто вознамерился проводить ее до дому.

В доме раздавался смех. Она постучала, послышались шаги, возня, и дверь распахнулась. Перед Сарой стояли Пол и Кэтлин, веселые и беззаботные, как и подобает детям.

Кэтлин уже разинула рот, чтобы крикнуть: «Мамочка!» – но, увидев Джона, совершила прыжок с порога ему в объятия, визжа:

– Дядя Джон, дядя Джон!

Можно было подумать, что они не виделись годы.

Джон отнес племянницу в дом. Та обхватила его руками и ногами и не хотела отпускать. Пол признался тетке:

– Мы разбили чашку и блюдце.

– Не мы! – возразила Кэтлин, выглядывая из-за головы Джона и возбужденно размахивая руками. – И не ты. Это я. Я бросила их в него, мама.

– Что ты сделала? Спусти ее, Джон.

Джон поставил девочку на пол. Сара, сурово глядя на дочь, спросила:

– Зачем ты бросила в Пола чашку и блюдце?

Кэтлин отступила к каминной решетке, уселась на нее и ответила:

– Просто так.

– Что за «просто так»? – Сара, хмурясь, обернулась к Полу. – Почему она в тебя бросалась, Пол?

– Полагаю, он это заслужил, – вмешался Джон, слегка подталкивая сына к креслу Дэвида.

Мальчик, глядя на Сару, ответил:

– Мы просто играли. Я ее дразнил.

– Не дразнил, а врал! – Кэтлин была возмущена. – Он сказал, мамочка, что ты любишь его сильнее, чем меня. Вот я и бросила в него чашку и блюдце. А они разбились о решетку. – Она показала пальчиком на медную перекладину. – Ведь он наврал?

– Я просто пошутил, тетя Сара.

Мальчик прятал глаза. Сара тоже избегала смотреть на него, на дочь и на Джона. Не могла же она успокоить дочь, сказав: «Конечно, я люблю тебя больше», – потому что это обидит мальчика, сына Джона. Поэтому она ответила:

– Ох, и отшлепаю я тебя в один прекрасный день, милочка!

Ей не пришлось долго искать выход из щекотливой ситуации. Как всегда при возникновении мелких и крупных преград, она сказала:

– Я приготовлю чай. Такой холод!

В понедельник утром Сара стояла перед мэрией Джарроу. Мэр проводил смотр участников марша – двух сотен бедно одетых, худых, зато чисто выбритых и опрятных мужчин. Потом процессия двинулась к церкви Христа. Сара пошла следом. Когда она входила в церковь, туда не впустили мальчика, шедшего впереди нее.